День тянулся медленно, словно густой, вязкий туман, в котором исчезало всякое ощущение времени. Лена двигалась по дому бесшумно. Её шаги не оставляли следов, её присутствие было приглушённым, растворённым в обстановке. Она следовала за неуловимым ритмом, который задавал не слова, не распоряжения, а сама атмосфера, пропитанная напряжённым ожиданием.

Леонид был в хорошем настроении. Она чувствовала это не потому, что он улыбался или проявлял доброжелательность – он не делал ни того, ни другого, – а потому, что в его движениях была какая—то расслабленная уверенность, в голосе – ленивый, почти играющий оттенок. Такой голос мог обмануть, создать иллюзию лёгкости, но Лена знала: за ним всегда что—то скрывается.

Он задал первый вопрос, когда она наклонялась, поднимая с пола книгу, которую он обронил.

– Скажи мне, Лена, чувствуешь ли ты себя счастливой в этом доме?

Она замерла. Вопрос прозвучал просто, будто между делом, но внутри него чувствовалась ловушка.

Если сказать «да», это будет ложь. Он это поймёт. Если сказать «нет» – он тоже поймёт, и неизвестно, что будет хуже.

Лена подняла книгу, положила её на стол и ответила ровным, бесцветным голосом:

– Достаточно, чтобы продолжать жить так, как я должна.

Леонид слегка наклонил голову, будто оценивая этот ответ.

– Достаточно, чтобы проживать каждый день, не задавая лишних вопросов и не ожидая перемен.

Она едва заметно сжала пальцы.

– Достаточно, чтобы существовать и не думать о том, что могло быть иначе.

На его губах мелькнула усмешка, но он не сказал больше ничего, позволив паузе повиснуть в воздухе.

Через некоторое время он заговорил снова, на этот раз глядя ей прямо в лицо, словно изучая её реакцию.

– Доверяешь ли ты мне настолько, чтобы положиться на мои решения без колебаний?

Этот вопрос был сложнее.

Лена чувствовала, как внутри неё сжимается холодный узел.

Доверие? Это слово казалось ей чужим, не имеющим никакого отношения к их отношениям. Как можно доверять человеку, который ломает тебя, проверяет, испытывает, делает из тебя нечто новое, чуждое самой себе?

Но можно ли сказать «нет»?

Леонид не терпел лжи, но ещё сильнее он не терпел прямых ответов, которые его не устраивали.

Лена отвела взгляд, не из страха, а потому, что знала: взгляд может выдать то, что она не хочет показывать.

– Я стараюсь понять, как это работает, – произнесла она медленно, выбирая слова с осторожностью, стараясь не сказать ничего лишнего.

Леонид усмехнулся.

– Ты начинаешь понимать суть вещей. Это хороший ответ.

Значит, сегодня она всё сделала правильно.

Третий вопрос прозвучал за ужином.

– Как ты оцениваешь меня? Считаешь ли ты, что во мне есть доброта?

Лена поставила вилку на край тарелки, посмотрела на ровные узоры фарфора, прежде чем поднять глаза.

Она чувствовала, как напрягается воздух, как этот вопрос, произнесённый с ленивой небрежностью, на самом деле пронизан тонкой, почти невидимой ниточкой напряжения.

– Я думаю, что ты действуешь так, как считаешь правильным, – сказала она, подбирая нейтральные слова.

Леонид откинулся на спинку стула, разглядывая её с интересом.

– То есть, по—твоему, доброта – это не про меня?

Она заставила себя улыбнуться, лёгкой, незначительной улыбкой, которая могла означать всё, что угодно.

– Порой справедливость бывает жёсткой, а доброта может означать слабость. Эти вещи не всегда идут рука об руку.

Он смотрел на неё долго, слишком долго. Лена не двигалась. Затем он кивнул, делая глоток вина.

– Ты начинаешь мыслить шире, анализировать. Это радует меня.

Она не знала, радоваться этим словам или бояться их.