Сейчас я четко знаю, что делать. Мне хватает пятидесяти метров, чтобы сократить дистанцию до пяти-шести шагов.

— Стоять!

Обернувшись, он видит меня, паникует, резко меняет направление, но этим только усугубляет свое положение. В отчаянии он ускоряется, однако исход уже понятен, потому что бегаю я быстрее. Мысленно прикидываю, как делаю подсечку…

Целлофановый пакет, сдвинутый порывом ветра, в самый неудачный момент ложится под подошву, нога предательски скользит, обнуляя опору, и в следующее мгновение я лечу на асфальт руками вперед. Уже в падении в мельчайших деталях вижу, что падаю лицом на осколок бутылки, непонятно как оказавшийся именно в этом месте. Спасает развитая ловкость — группируюсь, перенося центр тяжести вбок и избегая контакта со стеклом.

Боли не чувствую, как и страха, есть только упрямая злость за потерянное время. Турал исчезает в людском уличном потоке, и, наверняка, считает, что угроза с моей стороны миновала. Ага, конечно.

Интерфейс. Карта. Турал Агаларов. Вот он, за углом следующего шестиэтажного здания, движется перпендикулярно той улице, по которой я за ним гнался. Прикидываю траекторию и иду навстречу с другой стороны, держа перед глазами карту с его меткой. Иду не спеша, насвистывая тему из «Убить Билла» и разминая кулаки. За углом останавливаюсь. Судя по карте, Туралу остается до меня шагов десять. Девять, восемь… два, один.

Делаю шаг, выходя из-за угла, убеждаюсь, что это он, и одним ударом под дых выбиваю из него воздух. Хватаю за ворот, затаскиваю в подворотню и возвращаю долг боковым в челюсть.

— Телефон вернул!

— Какой телефон? — он стонет, а сквозь его акцент пробивается боль. — Не понимаю.

Не могу бить несопротивляющегося человека. Рыться у него по карманам? Тоже не мое. А, может, он уже успел скинуть «трубу» и потому так спокоен?

— Так, понятно. И что же мне с таким непонятливым делать? Сдать в ментовку?

— За что? Что я сделал?

— Там разбе… — закончить фразу я не успеваю, подавившись словом от того, что тело, не дожидаясь команды от мозга, и подчиняясь лишь инстинкту и чуйке, резко разворачивается, уклоняясь от лезвия ножа.

Не знаю, что здесь сработало, опыт просмотра кучи боевиков или «Праведный гнев», но я на автомате, перехватив, заламываю его руку так, что кисть разжимается, и короткий нож с рукояткой, обмотанной черной изолентой, вываливается на землю. Пинком отправляю его под стоящие неподалеку россыпью мусорные баки, а потом, испытывая задним умом громадное облегчение от того, что прошел по краю, даю волю кулакам.

Когда он падает на асфальт, свернувшись в клубок, чтобы защититься от ударов, из кармана его трико выпадает мой телефон. Подбираю, убеждаюсь, что он действительно мой, кладу его в карман брюк и, посасывая кровь из рассечённой о чужой зуб костяшки, решаю, что с этим грабителем делать дальше. Решаю, что спокойно отпустил бы этого незадачливого гастарбайтера седьмого уровня социальной значимости (строитель, женат, четверо детей), но нож! Он же мог так «удачно» попасть, что я бы просто откинул копыта. И всё из-за старого телефона, которому красная цена тысяч пять, и то, с большой натяжкой.

Сдать в полицию… Турал начинает шевелиться, пытаясь встать. Включаю «Распознавание лжи».

— Слышь, ты, Турал!

— А? — вздрагивает он, почему-то не удивляясь, что я знаю его имя.

— Документы есть?

— Паспорт у хозяина, — он садится на асфальт и смотрит исподлобья, держась за подбитый заплывший глаз.

Не врет.

— В ментовку хочешь?

Качает головой.

— Тогда ответишь на несколько вопросов. Скажешь все честно, отпущу. Понял?