- А, ясно, - он отвернулся и подошёл к мерцающему цветку, поправил горшок. – Ты Хортенс? Не следует тебе ко мне заходить. Почему ты вообще не спишь? Ты же ещё малявка.

Я просто задохнулась от возмущения – лучшее лекарство от страха и оторопи.

- Я ложусь спать, когда захочу, понятно?! Кто тебя сюда пустил, откуда ты сам взялся?

- Меня пустил сюда твой отец, - хмыкнул мальчишка, оторвавшись от цветка. – Так что я имею полное право здесь быть. А вот тебе подниматься сюда не следует. Попадёт.

- Чего?!

- Накажут, говорю. Не надо тебе ко мне приходить, малявка, - пояснил наглец с таким видом, словно я пришла исключительно для того, чтобы им полюбоваться. – Дверь была закрыта на ключ, так? Лучше тебе снова её закрыть и не говорить отцу, что ты меня видела. А я тебя, так и быть, не выдам.

- Меня никто никогда не наказывает, ясно тебе? И я никогда не вру. И вообще, стоит мне сказать отцу, что ты мне не нравишься – и он вышвырнет тебя прочь!

Честно говоря, в последнем я не была уже столь уверена – точно не после подслушанного разговора родителей. Кажется, я знала о них гораздо меньше, чем полагала, и мой чудесный мир не был прозрачен и ясен. Но отступать перед этим малолетним хамом – нет уж, увольте! Святой Лайлак, какой же он противный, бледный и тощий, точно могильный глист!

- Тебе виднее, - глист хмыкнул, мои глаза, уже привыкшие к полумраку, разглядели отвратительную ухмылку на его узких губах. Я сама себя не узнавала – никогда ещё я не испытывала такого бессильного раздражения в адрес кого бы то ни было.

- Иди уже отсюда, я спать хочу, - бесцеремонно продолжил мальчик. – Даже здесь нет покоя от мелких любопытных девчонок, вечно сующихся не в своё дело!

- Ты..! – я невольно сжала кулаки и вздрогнула, почувствовав, как скачут между пальцев золотистые искорки пламени. И тут же гордо уставилось прямо в лицо нахала: помимо чёрных глаз и бровей уже можно было рассмотреть тонкий нос, узкие бледные губы, острый подбородок. Он весь был какой-то худой и острый, как клинок, лишившийся ножен.

Ну, точно, могильный червяк.

- Не спали мне тут ничего, - мой огненный дар впечатления на мальчишку не произвёл ни малейшего, и я вдруг стушевалась, подумав, что он давно уже пытается меня выпроводить – из комнаты в моём-то доме! – а я всё не ухожу, как будто… как будто мне интересно стоять тут рядом с ним.

Ещё чего!

- Завтра же тебя здесь не будет, понял?! – заявила я, развернулась и вышла, однако уже в коридоре сникла, снова вспомнив плач матери и ледяные интонации в голосе отца – самого доброго, тёплого и замечательного человека... как мне казалось ещё совсем недавно.

Мать говорила о том, что она против чего-то, о том, что отец выгонит меня из дому, из-за какого-то… А отец ответил, что мать может уезжать к бабушке! Насовсем! Может быть... из-за него?!

Вот теперь мне стало по-настоящему страшно, и я вытащила из кармана платья похолодевший и, кажется, даже потяжелевший ключ. Развернулась, вставила его в замочную скважину и повернула.

Представила себе ещё одну гадкую довольную усмешку на отвратительном лице мальчишки. Не просто довольную – торжествующую. Несколько мгновений боролась с желанием забрать ключ с собой и выкинуть его за ограду. А потом торопливо бросилась к себе в комнату, в наивной надежде на то, что утром, при свете солнца, всё станет, как прежде, всё вернётся на круги своя – мой уютный и безопасный мир, каким он был какой-то час или два назад.

***

Конечно, я собиралась поговорить с мамой и папой на следующее утро. Потребовать разъяснений по поводу мерзкого нового жильца, а на самом деле – убедиться, что всё нормально, что всё мне приснилось, и мой прекрасный уютный мирок не разрушился за какую-то одну ночь.