- Это было давно и… и в детстве. Всё так же думаешь, что ты самый умный и всё обо всех знаешь?

- Для того, чтобы знать всё обо всех, к сожалению, быть самым умным вовсе не нужно.

- А что нужно?

- Идём.

- Зачем?

Мы стояли перед верёвочным мостом через Лурду. В каких-то полутора метрах от чёрной гудящей пропасти. Наверное, так же чувствуют себя мятущиеся души, попавшие на Небесный луг после смерти. Упасть семенами в Небесную почву и возродиться прекрасными цветами – или упасть камнями обратно на землю?

- Попрощаться, - говорит Эймери Дьюссон, самый невозможный из всех моих возможных знакомых. - Ты же в самое ближайшее время поступаешь в КИЛ, я ничего не путаю?

- Поступаю, - первый раз за всё время я говорю это не с радостью и гордостью, а даже слегка виновато. Как будто я должна стыдиться, что родилась в хорошей и богатой семье, а не у простой, обычной, к тому же незамужней женщины! И тут же спрашиваю, осознавая смысл последнего слова:

- Почему попрощаться? В смысле, ты куда-то уезжаешь из Флоттервиля? Тоже куда-то поступаешь? Или будешь работать?

Ох, ему уже девятнадцать лет. И, помнится, он говорил, что будет жить здесь до двадцати одного года. Не знаю, когда у него день рождения, но... Очень может быть, что когда я окончу КИЛ, Эймери действительно уже уедет, далеко и навсегда.

Но какая мне разница? Я закончу колледж, пойду на стажировку, выйду замуж, в конце концов! Не собираюсь же я звать мальёка Дьюссона к себе на чай для воспоминаний о детских проказах после замужества?

Мне не нужно ни о чём его расспрашивать. Не нужно никуда за ним идти. Всё это глупо и...

- Идём, - повторяет Эймери и делает первый шаг на верёвочный мост. Я вижу, как шатается шаткая конструкция из канатов и деревянных досок под его не таким уж значительным весом. Выжидаю несколько шагов – и ступаю тоже. Деревянные перекладины мокрые и скользкие после недавнего дождя. Я не вижу пропасти под собой, но знаю о её существовании, а руки сжимают верёвки по бокам так, что вот-вот кости треснут.

Шаг. Ещё шаг. И ещё. Не помню, как дохожу до середины, глядя себе под ноги – лучше смотреть в пустоту, чем провалиться между перекладин, от одной этой мысли меня прошибает холодным потом. Ветер набрасывается с новой силой, волосы то и дело попадают в глаза и рот, хорошо, хоть шляпка держится крепко.

Только по тому, насколько меньше трясётся мост, я понимаю, что Эймери уже на другом берегу – и невольно стараюсь идти быстрее. С ужасом осознаю, что придётся потом возвращаться обратно – другой-то дороги всё равно нет.

- Рад, что ошибся.

- В чем? - огрызаюсь я. Зубы стучат так, что вот-вот прокусят губу. Умом я понимаю, что под ногами уже твёрдая земля, но меня ещё качает – тело не отпускает пережитый испуг.

- Ты уже не трусишка, малявка.

- Не называй меня так! - я легонько ударяю его по руке, а он стоит неподвижно, даже не пытаясь уклониться и смотрит на меня, серые глаза кажутся чёрными. Тогда я шлёпаю его ещё раз, сильнее, стучу кулаками по плечам, по груди, чувствуя невыносимую потребность выплеснуть то сумасшедшее раздражение, поселившееся во мне с первой секунды, когда я только его увидела – восемь лет, целую вечность назад!

- Не стесняйся, я весь твой, как личная тренировочная груша, - ехидно комментирует Эймери, и я тут же останавливаюсь, стараясь успокоить дыхание. Да что на меня нашло?!

- Ненавижу тебя. Ненавижу. Терпеть не могу! - я должна была это сказать, хотя бы так, хотя бы теперь, пусть эти смешные детские слова ничего не выражают. - Как ты меня достал, ты и тайны эти все твои, как ты мне надоел! Никак не оставишь меня в покое, придурок. Убила бы. С моста бы в реку сбросила. Сожгла бы живьём!