— Хватит! Замолчи! Ты угомонишься когда-нибудь? — окончательно озверев, взъелась на меня мать. — Чего ты добиваешься своим поведением, а?

Её по обыкновению нежный и мелодичный голос сейчас раскатами грома отлетал от стен и отдавался в ушах самой неудачной композицией Мэрилина Мэнсона.

— Просто хочу, чтобы ты одумалась! — пропищала я в свою защиту.

Обхватив себя руками, я вся сжалась от материнского непонимания и криков и даже не заметила, как новая порция слёз ручейками побежала по моим щекам. Мне было обидно! Очень! А мать — глуха…

— Ты же ещё молодая и красивая! Да ты можешь сделать так, — я щёлкнула в воздухе пальцами. — И рядом с тобой появится настоящий мужчина, а не вот этот вот с залысинами на башке и вечно депрессивным взглядом! Мам, ну, найди себе другого, пожалуйста!

— Знаешь, что, Варя, — дрожащей рукой мать прикоснулась к губам. В её глазах, таких любимых и родных, искрились слёзы — и ощущать себя причастной к ним было просто невыносимо. — Я не ожидала от тебя такого…

Мама больше не кричала. Она села на край кровати и, промокнув тыльной стороной ладони солёные дорожки на своих щеках, отвернулась к окну.

Мама редко на меня ругалась, да почти никогда. И видеть её сейчас такой было до жути больно. Но куда больнее было осознавать, что с появлением Добрынина в нашей жизни я окончательно лишилась матери…

— Как ты не понимаешь, дочка, — словно в доказательство моих страхов прошептала она. — Я люблю Володю…

— А меня? — спросила с опаской. — Меня ты больше не любишь?

— Что за глупости, Варя! — гулко выдохнув, мать смерила меня недоумённым взглядом и замотала головой. — Конечно, люблю!

— А кого — сильнее? — я понимала, что вела себя, как пятилетний ребёнок, но в тот момент согласна была на всё, лишь бы фамилия Добрыниных больше никогда не звучала в нашем доме.

— Тебя, разумеется, — мама ответила буквально сразу, не задумываясь, а я улыбнулась. Придвинулась к ней чуть ближе и навалилась щекой на её плечо.

— Тогда зачем нам твой Володя? Без него было так хорошо, мама! — я знала, что играла подло, не по правилам, не по чести, но впустить в наш с мамой мир чужого человека, а тем более с фамилией Добрынин, означало одно – навсегда разрушить его!

— Поверь, Варя, с Володей и Митей нам станет ещё лучше! — мама обняла меня одной рукой, второй — аккуратно, чтобы не испортить свой шикарный макияж, продолжила вытирать слёзы. Глупая и влюблённая, она глубоко заблуждалась, а я всё острее понимала: переубедить её в одночасье было задачей нереальной, но вполне достижимой, если действовать неспеша и вдумчиво.

— Ладно, — я прикинулась той самой пай-девочкой, о которой так мечтала мама. — Поможешь мне собраться?

— Конечно, дочка! — она чмокнула меня в щеку и рьяно взялась за дело.

Уже через полчаса от прежней меня, растрёпанной и неопрятной, не осталось и следа! Мои раскрасневшиеся от слёз глаза и распухший нос мама ловко спрятала под невесомым слоем макияжа. Взлохмаченные волосы она шустро собрала на моём затылке в высокий хвост. Вместо пушистых тапочек, на ногах теперь красовались модные туфли на тонком каблучке, а место безразмерной футболки заняли узкие джинсы и воздушная полупрозрачная блузка-майка цвета слоновой кости. Строгий блейзер удачно завершил образ, придав ему некой серьёзности, и визуально сделал меня чуть выше и стройнее. Я и правда выглядела неплохо и даже на какое-то время умудрилась забыть, ради чего всё это...

Впрочем, стоило нам с мамой переступить порог «Фаджоли», как ненавистная реальность тут же напомнила о себе, циничным взглядом Мити стерев улыбку с моего лица.