Кейт взяла меня за руку, и мы не упали, а полетели вниз. На землю мы опустились мягко, точно бабочки, прямо на старые деревянные кресла на берегу моря. Вокруг темнота, но электрически яркая: белая-белая луна, бесконечные звезды, свечи в светильниках на ветвях старого клена.

Веранда в ее доме. В доме Кейт.

Здесь удары боли отдаются лишь далеким эхом. Слава богу.

Рядом я слышу дыхание Кейт. В нем запах лаванды и еще чего-то – возможно, снега.

Джонни тебя бросил.

И я вспомнила, на чем мы остановились, – мы говорили о моей жизни.

Этого я от него не ожидала.

– Мы все разбрелись в разные стороны (вот она, печальная правда), ты, как клей, удерживала нас вместе. Без тебя… – Повисло долгое молчание. Может, Кейт вспоминает свою жизнь и тех, кого любила? Каково это – знать, что кому-то само существование без тебя невыносимо?

Что с тобой происходило после того, как он переехал в Лос-Анджелес?

Я вздохнула.

– Можно я просто уйду в этот гребаный лучший мир и забудем про все?

Ты меня позвала. Забыла? Ты сказала, что я тебе нужна. Я здесь. И вот почему: ты должна вспомнить. Вот так-то. Поэтому выкладывай.

Я откинулась на спинку кресла и посмотрела на пламя свечи в пузатом светильнике. Светильник, привязанный грубой бечевкой, болтался на дереве, время от времени ветер подталкивал его, и тогда свет выхватывал из темноты нижние ветви клена.

– После твоей смерти Джонни с детьми переехал в Лос-Анджелес. Это случилось очень быстро. Твой муж просто решил переехать – а в следующую секунду их с детьми тут уже не было. Помню, в ноябре 2006-го мы с твоими мамой и папой стояли тут, возле дома, и махали им вслед. После я отправилась домой и забралась…

…в кровать. Я знала, что надо возвращаться на работу, но сил не хватало. Честно говоря, на меня при одной мысли об этом накатывала усталость. Собраться с духом и начать жизнь заново, без лучшей подруги, не получалось. От тяжести утраты я закрыла глаза. Тут ведь кому хочешь взгрустнется, разве нет?

Куда-то подевались целые две недели. Впрочем, никуда они не девались, мне известно, где они и где я. Я – точно раненое животное в темном логове, выгрызала застрявшую в лапе колючку, потому что помощи ждать было неоткуда.

Каждый вечер в одиннадцать я звонила Маре – знала, что ей тоже не спится. Лежа в кровати, я выслушивала ее жалобы на отца, которому взбрело в голову переехать, и повторяла, что все будет хорошо, вот только ни одна из нас в это не верила. И еще я обещала поскорее приехать к ней в гости.

В конце концов я не выдержала. Я вылезла из постели и принялась ходить по квартире, зажигая повсюду свет. Я впервые за долгое время увидела себя: волосы грязные и спутанные, взгляд остекленевший, а одежда мятая и бесформенная.

Вылитая мать. До чего я докатилась – и как быстро! Вот стыдобища-то.

Пора выбираться отсюда.

Вот именно. Теперь это моя цель. Нельзя круглые сутки валяться в постели, тосковать по лучшей подруге и горевать по тому, чего больше нет. Нужно оставить это позади и жить дальше. А выгребать я умею – всю жизнь только этим и занимаюсь.

Я позвонила своему агенту и договорилась о встрече. Он сейчас в Лос-Анджелесе, значит, встречусь с ним там, приступлю к работе, а затем нагряну в гости к Джонни и детям.

Да. Чудеснее и не придумаешь. Настоящий план.

Назначив встречу, я почувствовала себя существенно лучше. Потом приняла душ и привела в порядок волосы, заметив, что у корней проступила седина.

Когда же это произошло?

Нахмурившись, я стянула волосы в хвост – может, так седину со стороны не видно? После чего с трудом накрасилась. В конце концов, я иду в мир, а сейчас повсюду камеры. Я надела единственное, что еще налезало на мои раздавшиеся бедра, – черную вязаную юбку. Наряд я дополнила высокими, до колена, сапогами и черной шелковой блузкой с асимметричным воротничком.