Миша. Ну все. Вечер испорчен.

Мать. Мишенька!

Миша. Как так можно, а? Мам, ну как так можно?

Мать. Я сейчас сбегаю! Тут круглосуточный близко совсем, я куплю! Десять минут, Мишенька, десять минут!

Отец. Сам бы сходил.

Миша (поворачивается к Отцу). Ты чего, бать? Как я пойду? Я же ем!

Отец. Разбаловала тебя твоя Оля.

Миша застывает с ложкой в руке, после роняет ложку в борщ, закрывает лицо руками. Плечи его сотрясаются.

Мать (шепотом). Миша…

Отец. Я же говорю, медитировать ему надо. Совсем какой-то псих стал.

Мать. Тихо ты!

Отец. Или пусть тогда к психиатру идет. Не дело вот это вот все.

Мать. Ты озверел, что ли? Какой психиатр? Хочешь, чтобы его в дурку засунули?

Отец. Да почему сразу в дурку? Что за средневековые представления? Выпишут таблетки – и все!

Мать. Ага, таблетки. Чтобы он с утра до ночи только и мог что слюни пускать. Знаю я!

Отец. Тогда пусть медитирует.

Мать. Как ты достал со своей индийской ересью!

Отец. Почему сразу индийской?

Мать. Да хоть с какой! Ты видишь, ребенку плохо?

Отец. Ребенку тридцать уже. У ребенка свой ребенок в пятый класс пошел.

Мать. Ну и что?

Миша начинает выть. Мать и Отец смотрят на него.

(Шепотом.) Мишенька… (Отцу) Чего сидишь? Принеси аптечку!

Отец встает и выходит из комнаты, нечленораздельно ворча. Мать трогает Мишу за плечо, тот сбрасывает его руку. Это повторяется несколько раз.

Зайка.

Входит Отец, в руках у него белый деревянный ящичек с красным крестом на боку.

Ищи валерьянку.

Отец (садится на диван, ставит ящичек на колени, копается в содержимом). Тут только в таблетках.

Мать. Давай!

Отец протягивает Матери блистер с таблетками. Та выхватывает – преувеличенно нервно.

(Наклоняясь к Мише.) Мишенька, на вот – запей борщом.

Миша (сквозь вой). Сашок – не мой сын!

Очень длинная пауза. Миша воет. Мать и Отец молчат.

(Убирает ладони от лица, не вытирая мокрые щеки.) Сашок – не мой сын.

Мать. Как так – не твой?

Миша. Вот так. Не мой.

Отец. А чей тогда?

Миша. Я не знаю. Чей-то. Но не мой.

Короткая пауза, во время которой Миша молчит. Мать и Отец переглядываются.

Отец (собираясь выйти из комнаты). Я пойду один телефончик найду. У меня где-то была визитка.

Миша. Батя! Стой на месте. Я не пойду к психиатру, даже не надейся.

Отец замирает. Мать смотрит на Отца, качая головой.

Мама, ты представляешь – ей сорок лет! И она даже не Оля, а… я не знаю кто.

Мать. В смысле – сорок?

Отец (Матери). А я тебе говорил! Видишь? Говорил же!

Мать. Да помолчи ты!

Миша. Сорок лет, мам. Сорок лет… (Шумно втягивает носом воздух.) Мамуль… Можно, я у вас поживу? А то мне негде… пока что.

Крохотный кабинет, в котором за тремя столами сидят Гриша, Лиза и Миша. На столах – старенькие компьютеры, стопки бумаг, степлеры, дыроколы и прочие канцелярские принадлежности. Гриша – высокий чернявый парень с модной стрижкой, Лиза – миниатюрная девушка с волосами цвета морской волны и пирсингом в носу и губе. Все трое одеты строго в соответствии с дресс-кодом: белый верх, черный низ, то есть Гриша и Миша в белых рубашках и черных брюках, а Лиза – в белой блузке и черной юбке. ГришаиЛиза продолжают начатый чуть ранее разговор, Миша клюет носом с чашкой кофе в руке.

Гриша. И вот он идет на кладбище. Обязательно ночью. Лиза. Я тоже ночью ходила – ну и что? Ничего страшного. Вообще не понимаю, почему люди боятся могил. Наоборот, круто!

Гриша. Не, Лизон, это тебе не такое кладбище, как у нас. Там нет могил.

Лиза. Ну а как тогда? Урны с пеплом? Типа колумбарий?

Гриша. Тоже нет. У них там совсем по-другому хоронят, если это вообще можно похоронами назвать.