– Ты прав, отец, – сказал зоркий горец и ушел, вздыхая, к жене и детям.

Однако следующей же ночью он бесшумным зверем пробрался к костру, не беспокоя спящих, и вынул из него несколько самых больших угольков. Положил их на плоский камень и стал осторожно спускаться с гор вниз, стараясь не уронить драгоценный груз.

Между горами и долиной тянулась узкая полоска старого, полумертвого леса – черные ели и корявые сосны с мишенями паутин на ветвях. В лесу жили поджарые черные волки, и зоркий горец об этом знал, поэтому предварительно вымазался вонючей дрянью из помойной ямы, чтобы пахло от него противно и несъедобно. Шел он по лесу медленно, выверяя каждый шаг и прикрывая угольки на камне ладонью.

Горец был человеком смелым, но черных волков все-таки побаивался. Старые люди говорили, что черные волки – это бывшие люди, которые умерли на огне еще в те давние времена, когда одни люди употребляли других в пищу, предварительно зажарив. Теперь же волки, по словам стариков, в отместку ели тех, кто пользовался огнем, а у горца как раз светились угли на камне.

Горец почти уже вышел из лесу, как вдруг зацепился ногой за торчащий дугой из земли корень и растянулся во весь рост, выпустив из рук драгоценный камень с углями.

Горец чуть не заплакал от ужаса и досады и хотел было, вскочив, собрать угли на камень, но тут из-за деревьев вышли узкие острые тени с горящими ядовитой зеленью парами глаз. «Волки!» – закричал про себя горец, готовясь умирать.

Однако волки не тронули его. Они молча проглотили все угли, кроме одного, из которого высунулся вдруг тонкий оранжевый язычок и принялся пожирать усохшую траву.

Горец ринулся было бежать обратно в горы, но зацепился за тот же корень и упал, ударившись головой и потеряв сознание. Маленький огонек вырос в большой и подобрался к лежащему без движения горцу. Одежда на нем загорелась, только горец ничего не почувствовал. Он не очнулся – даже когда его руки вытянулись в тонкие черные лапы и…

– Дашунь, подожди, телефон. Да. Нет, Дашку укладываю. Да. Нет, мам, не надо завтра. Прекрати извиняться, никто не спит еще. Ну забыла, ну и что? Нет, не приезжай, я дома буду. Да, дома. Целую неделю дома. Ничего, все в порядке, просто на больничном. Нет, не грипп. Порезался на работе. Нет, ерунда совсем. Честно. Честно. Да, честно. Все, мам, пойду. Да. Спокойной ночи.

Толя, Антон и Маша сидят на кухне у Толи. Рядом с Антоном на столе – бутылка пива, с Машей – чашка чая. Толя сидит без всего, руки спокойно лежат на коленях.

Маша. Толя, а где пепельница?

Толя (привставая). Сейчас.

Маша. Да сиди ты, я сама возьму.

Толя. В духовке.

Маша (открывая духовку и вынимая из нее пепельницу). А почему здесь?

Толя. Она все равно не работает.

Антон. От Светки прячешь?

Толя. Я взрослый человек. Мне прятать нечего.

Совсем короткая пауза.

Маша. Толя. Ты курить, что ли, бросаешь?

Толя. Нет. Просто не хочется.

Антон. Тебе курить не хочется? Тебе?

Толя. Мне. Не хочется.

Маша. Ему нельзя, наверное.

Толя. Все мне можно. Просто не хочу.

Антон. Противно?

Толя. Нет, не противно.

Антон. Ну я не понимаю тогда.

Маша. Так, а сигареты у тебя есть?

Толя. В куртке, наверное.

Маша поднимается и выходит из кухни, поставив на стол пепельницу. Антон берет бутылку, смотрит на Толю, после ставит на стол, так и не выпив.

Толя (смеется). Да прекрати ты.

Антон. Может быть, ты и прав. Наверное, пора уже завязывать.

Толя. Ты меня неправильно понял.

Возвращается Маша с пачкой сигарет, садится, кладет сигареты рядом с пепельницей.

Маша. Новенькая, в пленке. Натурально бросил, да, Толя?