На него обратили внимание, захохотали, заулюлюкали, тыча пальцами в запыхавшегося старика, которому уже не доставало воздуха, чтобы кричать, и он только хрипел, задыхаясь. Страшно тараща белесые глаза, глубоко запрятанные в морщинистых глазницах, со страданием на постаревшем за какие-то минуты на десяток лет лице Мангулис от бессилия беспорядочно взмахивал руками, стараясь донести до бандитов свою невысказанную мысль. Его старенькая, но чистая, с любовью заштопанная руками дочери светлая одежда, в которой он выходил из дома только для работы с пчелами, была местами сильно испачкана зеленью травы. Но это теперь его совсем не волновало, не имело для него никакого значения, потому что его единственная дочь находилась в опасности: он падал, с трудом поднимался и вновь упорно шел вперед, покачиваясь от усталости.

– Не… трогайте… ее, – умолял он шепотом. – Оставьте… мою… доченьку… в покое.

– Чего это ты бормочешь там, старик? – поинтересовался с кривой ухмылкой Дайнис и скорым шагом двинулся навстречу, на ходу скинув автомат с плеча и взяв холодный увесистый металл в правую руку. – Не слышу.

В этот момент громко вскрикнула Стася, которую настырно продолжал тянуть на гумно Каспар, свободной рукой нетерпеливо расстегивая ремень на галифе.

– Изверги! – выкрикнул Мангулис, собрав остатки последних сил.

Сквозь мокрые от слез и пота глаза смутно, как в тумане, он видел увеличивающуюся в габаритах и без того крупную фигуру бандита, его рыжие конопушки, которые слились в одно целое; и отвратительное черное лицо бандита вдруг сделалось на вид до того ужасным, что старик содрогнулся.

– Бог вам этого никогда не простит. Все сгорите в адском пламени… чертово семя.

– Заткнись! – рявкнул озлобленно Дайнис, коротко размахнулся и ударил ручкой автомата старика в лицо, отчетливо услышав, как у того хрустнули слабые кости носа.

У Мангулиса из носа брызнула горячая кровь, и он без чувств опрокинулся на спину, всплеснув руками. Его шляпа далеко отлетела в сторону.

– Тя-атенька-а! – не своим голосом завизжала Стася, было кинулась к нему, но Каспар держал ее крепко.

Опалив парня ненавистным пламенем своих разом потемневших глаз, девушка до крови прикусила нижнюю губу и в ярости так ударила блондина острым коленом в пах, что тот от невыносимой боли согнулся, держась двумя руками за промежность, и тотчас рухнул на бок в траву. Скрючившись в позе зародыша, Каспар катался по земле, скрипел зубами до крошева во рту.

Вырвавшись из цепких, до омерзения липких рук, Стася что есть духу припустилась бежать в сторону кромки леса. Венок с ее головы свалился, толстая тяжелая коса металась, словно пушинка, трепыхался на ветру подол длинной юбки, а икры белых ног стегала высокая трава, выдавливая из мелких порезов капельки крови.

Парень со шрамом проворно вскинул автомат и от живота длинной очередью выстрелил вслед убегавшей девушке. Пули веером ушли куда-то в пустоту, не причинив ей никакого вреда, но зато посыпались в лесу ветки сосен и вязов, срезанные, будто лезвием. Парень ухмыльнулся, расставил шире ноги и стал целиться, неторопливо поводя стволом в сторону отдалявшейся юркой фигурки, которая принялась петлять, словно перепуганный заяц, сообразив, хоть и была девчонка, что так в нее будет попасть стрелку непросто.

– Виерстурс, – сдавленным голосом окликнул парня Каспар, уже сидя на корточках, с мучительной медлительностью стараясь подняться, липкий пот обильно тек у него по бледному лицу, капал на колени, – не стреляй… она мне нужна живая. Уж я вволю тогда потешусь над ней. Догони ее.