– Опосля скажешь! Слушай, коли жить охота! Ты к Акчиён пришёл помощи просить, а не она к тебе – это помни, а потому окажи уважение, как должно хозяйке дома!
– Вот ещё! Да я…
– Ну, коли хочешь остаток жизни возле болота сидеть нагишом да поквакивать, то делай, как знаешь! А ежели хочешь дело справить, слушай меня! Ты с прошением пришёл, вот и проси, в пояс кланяясь! Да гляди – ни слова не солги, когда спрашивать станет, она распознает тебя, потому как людей насквозь видит. Всё скажи, как есть на сердце, может и поможет.
– Так что же, по-твоему, она мне и отказать может? – Савелий горделиво задрал вверх подбородок.
– А то! Ещё как может, и не только отказать, а такое сотворить с тобой, что до конца жизни станешь во мраке бродить… Уж не знаю, чего там Евдокия думала, когда дозволила тебе сюда идти!
– Да кто такая Евдокия, чтобы мне – и не дозволять?! – взвизгнул Савелий.
– Тихо! Не ори! – сказал Евлампий и указал глазами куда-то в сторону.
Савелий повернул голову, одновременно намереваясь взять палку и проучить наконец дерзкого Евлашку, но замер тут же на месте… Возле кустов стоял огромный волк и смотрел на них своими жёлтыми глазами. Позади него стояли ещё двое, чуть поменьше, но как показалось Савелию – тоже огромные.
– Э… это… волки?! – прошептал Савелий, глаза его от ужаса округлились, губы тряслись.
– Волк, волк, – спокойно ответил Евлампий, поправив короб, и погладив по гриве на удивление спокойного Гнедого, – Вот и говорю, не ори. Идём, нечего тут стоять.
– А… они нас сейчас разорвут…, – мямлил Савелий, он не мог пошевелиться от страха, сердце собиралось остановиться, а может в пятки ушло.
– Не разорвут, – ответил Евлампий и зашагал вниз по склону, выбирая более пологие места, чтоб Гнедому было удобнее спускаться.
Волки провожали их, рыся под кустами и изредка останавливаясь, чтобы поглазеть, как Пышонька останавливается отдышаться, держится за сердце, но увидев взгляд желтых глаз меж голых веток из последних сил бежит, спотыкаясь о камни догонять конюха.
–Ты… ты… погоди… Евлампий Фокич, – Савелий держался за грудь и едва дышал, когда они оказались уже у ручья, внизу склона.
Волки остались позади, и оглядывая кусты, где ни одна ветка не шевелилась, Савелий подумал, не привиделось ли ему это всё с устатку и недосыпу. Евлампий снял с плеча короб, склонился к ручью, умылся и напился студёной свежей воды.
– Ну, передохни покуда, – Евлампий сел на большой камень и чуть насмешливо глянул на Савелия, – Остынь, лицо омой. Всё ж просителем идёшь.
В этот раз Савелий Пышнеев, потомок дворянского рода, не стал перечить конюху. Скинув заляпанный грязью по всему низу плащ, он спустился к ручью и окунул руки в звенящую струю. Руки непривычно ожгло холодом, дома-то он тёпленькой умывался, но сейчас ему это даже приятно было. Ополоснув лицо, Савелий почувствовал свежесть и прилив сил. Ну и чего он в самом деле испугался? Волков? Так у Евлампия на одном плече короб висит, а на другом – ружьё! Как-нибудь бы и отбились!
Савелий пил воду из пригоршни, сладкая вода, вкусная, а потом поднял глаза, отряхнув руки и снова язык его отнялся от страха. Прямо напротив него, по ту сторону ручья, сидел большой чёрный котище. Размером он был с собаку, а может это с испугу Савелию так показалось… Он зажмурился, потряс головой, и когда снова открыл глаза – кота перед ним уже не было. Вот это он устал…такое мерещится!
– Ну, коли отдохнул, идём, – сказал Евлампий, – Хозяйка дозволяет к ней пройти. Поторопимся, покуда не передумала!
– А ты как знаешь, что она дозволяет? – Савелий утирал лицо рукавом нового камзола.