– Давай всё, – обрадовался солдат.

Через несколько минут он шёл по шоссе, немного подволакивая ногу и сторонясь проезжающих саней. Вдруг позади фыркнула лошадь, послышалось: «Тпру, стой, милая!» – и незнакомый хрипловатый голос сказал:

– Никак Сапожниковых зять?

Солдат обернулся и увидел рыжую кобылу и бородатого возницу в санях.

– Он самый.

– А я смотрю: лицо как будто знакомое, – обрадовался возница. – Садись, доведу по-суседски. Я Антип, сусед ихний. Запамятовал, как тебя нарекли?

– Константином. Спасибо… нога разболелась. – Солдат с облегчением снял котомку и сел в сани.

– Но, Жозефина, пошла, родимая!

– Жозефина! – усмехнулся солдат – Кто же её так назвал?

– А что? Хорошее имя, – обернулся Антип. – У нас и Наполеон есть, дочка хозяйская придумала… Ты на побывку али как?

– Насовсем. После ранения чуть богу душу не отдал.

– Это хорошо, что насовсем… Скорее бы войне конец, без мужика в деревне худо. Кого убило, кого покалечило. Баба как лошадь всё на себе везёт, сама в оглоблю впрягается. Лошадей почти с каждого двора увели. У Михаила-то, хозяина, хотели племенного жеребца забрать, уговорил взять кобылу какую ни на есть.

– Моих сродственников давно видели? – переменил тему Константин.

– Вчерась видал, мы же суседи. Мальчонка твой здоров, вымахал – не узнать.

– Я его махоньким совсем оставил… Вдруг не признает меня?

– Что ты! Признает, конечно, не сумлевайся!

Антип немного подумал, порылся в мешке и вынул красную жестяную банку.

– Ну, стало быть, тебе нужнее. Держи, сыну отдашь, вроде как от тебя гостинец.

Банка была большая, ярко-красная, с золотыми буквами на глянцевом боку.

– «Монпансье из фруктовых и ягодных соков… Абрикосов и сыновья», – прочёл Константин. – Спасибо, дядя Антип.

– На здоровье. Признает, куда денется-то? Родная кровь… Давай, Жозефинушка, давай, голубушка, чуток осталось!

***

Полинка выпросила у матери красные лоскутки и шила почти всамделишные сапоги для кошки, как в книге сказок, которую Яшка принёс из школы.

– Четыре сапога надо, – настаивал Лёша, – Зайка не сможет на двух ногах ходить.

– А на картинке два! – возражала Полина, указывая на хитрого кота в сапогах со шпорами. – Лоскутков все равно только на два сапожка хватит.

Лёша застыл, прислушиваясь к чему-то, потом сказал, будто выдохнул:

– Тятя едет…

– Он на Крещение приедет, до Крещения эвон сколько! Мама, – повернулась Поля к матери, – Лёша говорит, что дядя Костя едет.

Мать посмотрела на отрывной календарь и сказала, отряхивая руки от муки:

– Нет, дочка, рано ещё братцу Константину. Он писал в письме, что в госпитале лежит, ногу лечит. С чего ты взял, баловник?

– Ему мама сказала, – встряла Полина.

– Я и сам знаю, он на лошади едет. Лошадь рыжая, с белым пятном на лбу. И дядя Антип с тятей… тот, с бородой который.

– Ну что ты, братец Константин на поезде должен… Царица Небесная, неужто и правда сегодня приедет? Поля, сходи-ка в курятник, собери яйца, коли есть – яишню сделаю. Совсем зимой не несутся, анафемы.

Мать поставила хлебы в печь, когда за окном стукнула калитка. Отворилась дверь, впустив морозное облако, и все увидели солдата в дверном проёме, будто в раме.

– Братец Константин… приехал…

Мамка в подоткнутой юбке, простоволосая, протянула навстречу руки. Чуть притупившаяся боль ударила с новой силой, подкатила комом к горлу, слёзы потекли прозрачными бусинками.

– Не уберегли мы Софьюшку, голубку нашу, корю себя за это… Как простудилась, так слегла и не встала больше… Мальчонка сиротой остался…

– Что ты, сестрица Вера, не кори себя. Я должен ноги тебе целовать за то, что ты Лёшку не бросила.