— Что я наделала?.. Болью и страхом
Вечные годы грозят...

Распущенные светлые волосы мягкими волнами укрывали ее плечи, спускаясь золотым водопадом почти до самой земли. Одеяние ее было столь тонким, что хоть просторная рубаха доходила ей до самых пят, оно едва скрывало девичий срам и очерчивающиеся ветром под белой полупрозрачной тканью округлые формы.

— Я и хотела б могильным стать прахом, —
Нет мне дороги назад.

Гостья подошла к костру, и, не дожидаясь приглашения, опустилась на бревно напротив готовившейся к ночлегу путницы. Разделял их теперь лишь небольшой костерок.

«Не успела», — с досадой подумала Леона, все еще сидя на расправленном плаще, так и не поставив защиту вокруг стоянки. Она выпрямилась, сжала в руке свечу и приветственно кивнула гостье, не выказав ни обжегшего ее изнутри страха, ни удивления.

— Ну и загревный[4] выдался денек сегодня! Гнус разлетался, аки чайки над нерестом, — неожиданно весело произнесла девушка и тут же звонко рассмеялась, словно не из ее уст только что звучала скорбная песня.

— Да, и впрямь жарковато было, — согласилась Леона, чувствуя, как по спине бегут холодные мурашки. Она придвинулась к костру и медленно, стараясь вернуть себе власть над разошедшимися чувствами и унять нарастающее волнение, помешала кашу. Страх и яркие всплески чувств — как хмельной мед для таких, как… — Леона украдкой глянула на девушку. — Она...

Гостья огляделась вокруг, словно могла что-то увидеть в опустившейся на лес темноте, и непринужденно спросила:

— Ты, неужто, одна?

— Одна. В Яровищи еду, на ярмарку.

Собеседница высоко подняла брови, будто изумляясь.

— Да как же это! Ты ж такая молоденькая совсем и без братьев, без тятьки едешь... И не страшно тебе?

— Не страшно. — Леона поднесла ко рту ложку и, подув на кашу, осторожно проверила на готовность. Удовлетворившись, она сняла котелок с огня и под любопытный взгляд гостьи поставила рядом с костром — остывать. Сверток со свечой и травами все также лежал в ладони. Толку от него в таком виде не было, но он все же немного успокаивал и придавал такой необходимой сейчас уверенности.

— И шо, и меня не боишься? — хитро прищурив глаза и склонив голову набок, спросила гостья. Она явно забавлялась, наслаждаясь этой игрой. Как кошка с загнанной мышью, прежде чем та станет обедом.

— А разве надо? — не стала давать прямой ответ Леона, сделав слегка озадаченный вид.

Девушка вновь звонко рассмеялась, на мгновение запрокинув голову и взметнув золотисто-льняные волосы. Все еще улыбаясь, она слегка наклонила голову набок и пристально посмотрела на Леону. В глазах ее зажегся слабый зеленоватый огонек… Такой мягкий, манящий… И она тихо и медленно заговорила:

— Не надо, — лицо ее тронула тень печальной улыбки — меня нечего бояться… Я не чиню вреда.

Леона еле заметно, недоверчиво хмыкнула. На мгновение показалось, что гостья заметила, потому что глаза ее, всего лишь на какой-то крохотный миг, недовольно прищурились. Всего лишь на миг, и выражение ее лица снова сделалось печально-дружелюбным. Настолько быстро, что это могло показаться лишь игрой света, исходившего от волнующихся в костре языков пламени.

— Тебе, верно, охота остыть после знойного дня… — сочувственно произнесла необычная гостья и вновь любопытно склонила голову. — А пойдем со мной к реке, — предложила она. — Искупаемся в прохладной воде… Там дюже хорошо сейчас — свежо… Тебе понравится, — певучий голос завораживал, утягивал сознание в туман полудремы.

Леона же не сводила с нее пристального взгляда, все это время неосознанно крутя в ладони сверток со свечой. Под пальцами вдруг хрустнуло. Она непроизвольно посмотрела вниз и на мгновение застыла, глядя на измятую ткань в своей ладони и вывалившиеся крошки сухой полыни. А, когда снова посмотрела на гостью, то успела заметить, какой яростный взгляд она кинула на просыпавшуюся траву. Губы Леоны наконец дрогнули, готовясь уронить слова, но вместо ответа, она тихо предложила: