— Ух, постреленок[1], — смеясь, проскрипел Гостомысл, проводив взглядом уже вновь выглядывающего из-за ветвей зверька, и шутливо пригрозил указательным пальцем.

Учитель снова посмотрел на девушку.

— Я прежде не встречал людей, по собственной воле разрывающих ткань миров, дитя. До тебя… — добавил он, чуть наклонив голову и многозначительно посмотрев на девушку из-под сизых бровей.

— Что же мне делать?.. — непонимающе спросила Леона.

Что хочет донести до нее учитель? Что ей не стоит пытаться открыть проход к матери?.. Или что ей нужно самой вызволять отца?.. Что-то подсказывало ей, что ничего из этого не было правильным ответом…

— А что ты можешь сделать сейчас? — спросил Гостомысл, вновь начиная путь.

— Ничего… — озадаченно ответила девушка, следуя за ним.

— Эко быстро ты руки опускаешь.

— Я не понимаю тебя, учитель. Что значат твои слова? Что я должна делать?

Учитель помолчал.

— Что делает девица, которая решает выткать половик, но не знает как?

Первая мысль, которая пришла девушке в голову, это то, что вряд ли какая хозяйка не сумеет соткать простой половик, в конце концов его и сплести можно… Вторая: то, что девушка должна пойти на ярмарку и купить половик у торговца или мастерицы. Но отчего-то у нее было стойкое чувство, что скажи она это, и учитель немедля стукнет своим посохом ей полбу…

— Она попросит у кого-нибудь ее научить?.. — неуверенно произнесла Леона.

Учитель согласно кивнул.

— Правильно говоришь. Она пойдет учится. Так ответь мне, дитя, что же тебе до́лжно делать, коли не ведаешь ты своих возможностей?

— Учится… — понимающе проговорила девушка.

— Верно, Леона. — Гостомысл остановился и повернулся к воспитаннице. — А со временем придет и понимание. И лучше бы тебе направить свои силы на постижение наук, чем на пустые тревоги. Беспокойства сеют смуту в душе, и не несут тебе пользы, а лишь истощают.

Леона удрученно вздохнула…

— Пора подходит за стол уж садиться, — проговорил наставник, глянув на стоявшее высоко солнце. — Пропустишь — так опять Верхуслава осрамит мою седую голову.

Девушка слабо улыбнулась — домовушка была строга. И ежели кто не являлся к трапезе — сурово выговаривала. Одному лишь Гостомыслу дозволялось отсутствовать. Но коли из-за него за стол не сядет кто другой, так не щадила и его.

— Иди, дитя. Не будем гневить хозяйку. — Велел наставник. И по-отечески улыбнулся. — Да́рен, обещался с города лакомств привезти, поспешай.

Девушка покорно кивнула, поклонилась наставнику и двинулась по лесной тропинке в сторону жилищ. Остановилась вдруг, повернулась.

— А ты?

Старческое, морщинистое лицо тронула улыбка, угадываемая под седыми усами.

— Лес сегодня добрый, — сказал Гостомысл, оперевшись о посох и обведя ласковым взглядом раскинувшуюся вокруг чащу.

На лице девушки отразилось недоумение. Она посмотрела на лес, но ничего особенного, что отличало бы его от предыдущих дней, не заметила.

— Иди, дитя, — повторил старец и, уже разворачиваясь обратно, добавил: — Не ждите меня к столу.

Старец повернулся к девушке спиной, оттолкнулся посохом и пошел по тропке назад в лесную гущу. Подол его длинной рубахи мягко колыхался, задевая высоко поднявшиеся травы.

Леона на доли мгновенья ощутила волну умиротворения и почти было поняла старца, но мысль эта проворной змейкой ускользнула из ее сознания, уступая место другим — медлительным и тяжелым.

Девушка развернулась и вновь пошла в сторону изб, думая о сказанных ранее словах Гостомысла. Что же хотел донести до нее учитель?.. Что она может?..

***

Лес стоит по обе стороны непролазными стенами, полный клубящегося средь деревьев сумрака. По широкой проселочной дороге низко стелется белесый туман. Длинными языками обвивается он вокруг ног. Словцен шагает рядом, но молчит. Молчит, как и все здесь… Леона пытается уловить хоть единый звук, но вокруг стоит какая-то неправильная, мертвая тишина. Даже шаги их неслышны, словно скрадываются под мутным одеялом тумана. Девушка не понимает: почему они здесь и куда идут?..