— Да кто их знает. Может и завтра уже познакомимся, а может через тройку дней. Или вовсе пару седьмиц может пройти до того, как увидим ее. Оно по-всякому случается, от здоровья зависит. А пока к ней больше никому нельзя ходить, кроме тех, кто из леса привел — строгий наказ Гостомысла.

— А потом?

— Как Верхуслава дозволение даст — в общину приведут.

Девушки замолчали. Они глядели в затянутые черной простыню небеса на рассыпавшиеся по темному куполу звезды и, слушая тихий шорох травы да стрекочущее пение сверчков, думали о своем.

Леона представляла, как пройдет ночь без пригляда заботливой Верхуславы, и по спине начинал ползти морозец.

— Леонка? — тихо позвала Витана.

— М?

— Не сердись на Зорю. Она не плохая ведь. Правду Агнеша тогда сказала: приглянулся ей Словцен, а он на нее и не смотрит. Вот она и ершится…

— Я не сержусь, — просто ответила Леона. Она правда не держала обиды на Зорю. Не в первой. Бывало уже такое в Яровищах, что девицы, что за Словценом увивались ершиться на нее начинали.

Они снова помолчали.

— А ведь и правда, зачем тебе все это? Ну, я про меч говорю, борьбу вон твою… Ты ж девка пригожая, на тебя и среди наших парней есть уже кто заглядывается. И Словцен вон твой с тебя глаз не спускает.

— Словцен мне, что братец названный, — возразила Леона, не став отвечать на неудобный вопрос.

— И братались никак? — любопытно спросила Витана, повернувшись к ней.

— Нет, — покачала головой Леона.

— Тогда и не брат с сестрою вы.

И снова тишина в которой слышны лишь стрекот сверчков да доносящийся из женской избы смех. Видно разыгралось настроение у девушек, а Верхуславы и нет в избе, чтобы приструнить — ушла она в дальнюю баньку, гостью встречать, — вот и пользуются.

Леона задумчиво глядела на мерцающие в вышине огоньки и не обращала на шум внимание… Только зябко уже становилось, пробирался ночной холодок под тонкую рубаху.

— Пойдем что ли?.. — предложила Витана.

— Пойдем, — согласилась Леона.

Девушки поднялись с места и пошли наконец в избу. Глаза слипались.

В мужской же избе народ пока не утихал.

Летом на втором этаже спать делалось душно и парни обустраивались спать в горнице. Кто на лавки укладывался, кто прямо на пол: постелют соломенные тюфяки в ряд и знай себе сопят сладко.

Словцен тащил себе постель и глядел со ступенек на раскладывающихся в горнице ребят.

— Парни, скажите вы хоть! — обратился к ним Словцен. — Чего это было за столом за Гостомыслом?

Парни переглянулись.

— Видящий он, — просто сказал Нежата, стаскивая со спины рубаху.

— Чего видит-то? — не унимался Словцен. Он подтащил свой тюфяк поближе к Нежате и устало бухнулся сверху. — Людей в окрест чтоль?

— Можно и так сказать, — кивнул Нежата, стягивая штаны, следом за рубахой.

— Это за ним Бойко с Даром кинулись, получается?

— За ней, — поправил парень. — Агнешку туда послали, значит девку принесли.

— Шибко она заплутала, — заметил Словцен. — С той стороны леса ведь не живут люди-то?

Нежата сел на свою постель. Переглянулся с притихшими парнями.

— Лес здесь в округе не простой, — помедлив ответил он и многозначительно поглядел на Словцена.

— А чего с ним такого? — спросил тот, взявшись разматывать с ног портки. — Деревья да кустарники, от наших Яровищинских не шибко отличаются.

Ребята молчали. Только Прошка тут возьми да ляпни:

— А в вашем лесу тоже народ сам собой появляется?

— А у вас здесь с неба сыплется? — усмехнулся Словцен, глянув на заметно подросшего за прошедший год мальца.

Прошка надулся.

— Из мира другого! — выпалил он, задрав голову.

Тут в горницу вошел Бойко да, видно, успев услышать о чем шла речь, дал парнишке легкий подзатыльник.