Донат Исаакович Мечик. 1939 год

Александринка славилась звездным составом: здесь служили молодые еще Черкасов, Меркурьев, Толубеев, Борисов, Бруно Фрейндлих, Николай Симонов. Служба Мечика в престижном театре и добрые отношения с лауреатом Сталинской премии Николаем Черкасовым и его женой Ниной помогли семье спастись в годы блокады и благополучно вернуться в Ленинград вскоре после его освобождения. Мечик вместе с театром оказался в эвакуации в Новосибирске, Нора Сергеевна на последних месяцах беременности была вывезена в Уфу и после рождения сына воссоединилась с мужем. В эвакуации в Новосибирске и семья Анели, и Мара с маленьким сыном Борисом жили в комнате Мечиков, предоставленной Александринкой. Раннее возвращение семьи в Ленинград также было связано с реэвакуацией труппы: салют в День Победы трехлетний Сережа смотрел с балкона Александринского театра под квадригой Аполлона. Спустя год родители разошлись, но сохраняли дружеские отношения. Донат Мечик жил неподалеку от первой семьи, на улице Восстания, 22, часто виделся с сыном. Спустя восемь лет он женился, у Сергея сложились отличные отношения с его дочкой от второго брака Ксенией. После эмиграции обоих детей в США в конце 1970-х Мечик был уволен из Музыкального училища при Консерватории, где он руководил эстрадным отделением, и, в конце концов, решил воссоединиться с детьми.

Довлатов, как известно, любил шаржировать и преувеличивать смешные черты своих знакомых и близких, ставших героями его прозы. Донат Мечик вовсе не был местечковым и забавным околосценическим деятелем, каким рисует его сын в своей прозе, и в жизни их отношения были гораздо ближе, чем можно судить по повести «Наши». Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в армейскую переписку Довлатова с отцом, которого в письмах он дружески называет Донатом.

Друзья юности Довлатова вспоминают, что сын вольно обращался с творческим наследием отца, иногда выдавая его стихи за последнее творение Бродского или, наоборот, приписывая папе авторство популярных строк. Так, он утверждал, что светящуюся рекламу, установленную над гастрономом на углу Большой Московской и Владимировского, придумал его отец.

Два с половиной года, с января 1944-го по август 1946-го, не предвещали ленинградской интеллигенции никаких особых неприятностей. Казалось, что начавшаяся в войну некоторая идеологическая либерализация будет продолжена. Открылись многие закрытые в прошлом церкви; 25-ти улицам центра города вернули их исторические названия; Смольный сумел добиться беспрецедентного решения о восстановлении, а по сути – воссоздании полностью разрушенных ансамблей Павловска, Петергофа и Царского Села. В ленинградской писательской организации состояли такие приличные люди, как Анна Ахматова, Михаил Зощенко, Евгений Шварц, Вадим Шефнер, Израиль Меттер, Ольга Берггольц, Вера Панова. Партийные верхи и беспартийную интеллигенцию соединяла память о трагедии Ленинградской блокады. Пришедший на должность первого секретаря обкома вместо Андрея Жданова его бывший подчиненный Алексей Кузнецов в официальной речи заявил, что подвиг защитников Ленинграда можно сравнить только с подвигом защитников Трои. В Соляном городке работал Музей обороны Ленинграда, где с огромным портретом Сталина соседствовали чуть меньшие портреты ленинградских руководителей. Из эвакуации вернулся университет, драматические театры, музеи, театр оперы и балета имени С. М. Кирова. В мае 1946 года Сталинскую премию получил Михаил Лозинский за перевод «Божественной комедии». Были разбиты Московский и Приморский парки Победы. Архитекторы вернулись к комплексной застройке Московского проспекта и района Автово. Круг родителей и близких Довлатова, скорее всего, испытывал счастье некоторого оазиса после войны и репрессий. События августа 1946 года стали для ленинградской интеллигенции ушатом холодной воды и напомнили ей, в какой стране она живет.