Вы полагаете, что моё вступление в редакцию ЦО „обеспечило бы почти полный мир в партии, которого я так хочу“. Это Ваше „почти“ очень характерно!..»[318]

Временно прерву знакомство читателя с ленинским письмом… В пьесе замечательного белорусского советского драматурга Макаёнка «Затюканный апостол» главный герой – Малыш, метко замечает, что слово «почти» – это почти слово: «умный» и «почти умный», «живой» и «почти живой»… Судя по приведённым выше ленинским строкам, он тоже хорошо понимал эту особую функцию слова «почти» в русском языке и в русской жизни.

Впрочем, продолжу:

«Да, я хочу мира в партии, я предлагал мир печатно в декабре 1903 г. в своём „Письме в редакцию „Искры““… Я предлагал мир ещё раз официально в Совете партии в январе 1904 года… Замечу, что вопреки нынешней моде говорить о мире лицемерные фразы, понимая под миром полную уступку меньшинству, …я совершенно определённо указывал в Совете, чту я разумею под миром в партии. Я… прямо заявил, что под миром разумею очищение идейной борьбы от местнических счётов, дрязг и нечестных приёмов борьбы. Пусть ЦО будет у меньшинства, ЦК у большинства, – предлагал я тогда, – призовём всех к прекращению всякого бойкота, всякой местнической, кооптационной дрязги и давайте спорить по-товарищески о наших разногласиях, … давайте приучать партию к честному и достойному разбору её внутренних споров…

После того, как редакция, захватившая Совет, отвергла со смехом моё предложение мира, я заявил тогда же, что единственным честным выходом считаю съезд…»[319]

Ленин тогда оказался, по сути, перед фактом недостойной фракционности того же типа, что и фракционность троцкистов и «правых» бухаринцев, с которой в 20-е годы пришлось иметь дело уже Сталину.

В одном Сталину было легче – его конфликт с «лидерами» происходил не в подполье, и в своей борьбе с оппонентами Сталин мог опираться на прочное большинство в партийной массе, широко информируемой о сути конфликта через легальную партийную печать.

Однако корни легальных дрязг 20-х годов уходили, как видим, в нелегальные 900-е годы.

В письме Носкову Ленин подробно остановился на оценке меньшинства, на его попытках окончательно овладеть ЦК, кооптировав туда Дана и Троцкого, и т. д., а закончил письмо так:

«Вашего сожаления о том, что нам не пришлось повидаться, я разделить не могу. После ваших проделок с т. Осиповым (Розалия Землячка. – С.К.) и Вашего отношения к данному слову (договор 26 мая 1904 г.) я никаких отношений с Вами, кроме чисто официальных и исключительно письменных, иметь не желаю.

Член ЦК Н. Ленин»[320].

Ленин если рвал с кем-либо политически, рвал и лично. Как уж тепло он относился к Юлию Цедербауму («Мартову»), но когда их политические пути разошлись, разорвались и их товарищеские отношения. Ленин мог порой хитрить, но лицемерие и Ленин лежали в непересекающихся проскостях.

Усиливающийся раскол настроения не поднимал, и чтобы как-то развеяться, женевские большевики стали устраивать вечера. «Очень разгоняли они навеянную всей этой склокой с меньшевиками тоску, – вспоминала Крупская, – и весело было слышать, как залихватски затягивала Зверка (Мария Эссен. – С.К.) какого-нибудь „Ваньку“ и подхватывал песню высокий лысый рабочий Егор… Ильич веселел: эта залихватость, эта бодрость рассеивала его тяжёлые настроения».

Как вспоминала Крупская, рабочий Егор отправился было «поговорить по душам» с Плехановым – даже воротнички по этому случаю надел, но вернулся разочарованный, с тяжёлым чувством. И «Зверка»-Эссен утешала его: «Не унывай, Егор, валяй „Ваньку!“…»