Немного погодя откуда-то из леса донесся приглушенный ответный свист, и Ландсберг присел на крыльцо в ожидании хозяина.

Смотритель Силин при виде гостя засуетился, при виде гостинцев по-детски обрадовался. Улыбался щербатым ртом, пересыпая из ладони в ладонь колотые куски сахара. Долго и истово нюхал дрожжи.

– Ну, теперя дён через десять добро пожаловать на мой первачок, ваш-бродь! У-ух, и знатный первачок будет! – радовался Силин. – А то я, ваш-бродь совсем уже измучился – на кореньях да березовой водице бражку ставить! Одна видимость, а не вино! А ты тут чего? По делу, в Ведерниковский собрался? За столбами доглядывать? Тогда упрежу тебя, хорошего человека: был я в Ведерниковском станке днями, за солью ходил. Гляжу – еловый лапник народ жгёт. Откель у вас ельнику взяться, спрашиваю, коли на столбы вы лиственницу непременно валить должны?

Силин присел рядом с Карлом на крылечко, не выпуская из рук гостинцев.

– Ель – дерево хлипкое, гниет быстро, а вы чево, спрошаю? – продолжил он. – А они мне: далече за болотом листвяк подходящий добывать надо, говорят. Таскать оттель несподручно, топко! Вот мы, дескать, и приспособились: на короткие столбы, что в землю закапывать, смолы погуще намазать – авось за лиственничную подпорку и сойдет!

– Ну, спасибо, Силин! Погляжу там, – поблагодарил Ландсберг. – На обратном пути остановлюсь у тебя, чайком побалуемся, Силин!

Работы на Ведерниковском станке шли, как сразу определил Ландсберг, ни шатко ни валко. Ватага из дюжины рабочих-каторжников была разбита десятником на тройки. Одна валила лес, две других обрубали сучья и таскали лесины к дороге. Остальные копали под столбы ямы, курили смолу, железными обручами притягивали короткие опоры к длинным столбам. Трое солдат из караульной команды, разморенные жаркой погодой и бездельем, составили ружья в пирамиду и занимались кто чем: один полоскал в ручье бельишко, двое лениво шлепали картами. При виде подъезжающей коляски солдаты и десятник было встрепенулись, однако, узнав в приезжем начальстве Ландсберга, успокоились и занялись прежними делами.

– Ну-с, Петраков, давай докладывай о результатах работы. Я был здесь у тебя ровно неделю назад. Хвались, – Ландсберг привык не обращать внимание на подчеркнутую демонстрацию малозначимости его как начальства.

Десятник Петраков, сам из каторжных, назначенный на свою должность еще до появления на острове Ландсберга и все время подчеркивающий свою близость к иванам, бросил на инженера короткий неприязненный взгляд, но оговариваться не посмел. Сопя, достал из кармана обрывок бумажки, исписанный каракулями, сунул в бумагу нос.

– Значить, с прошлой среды заготовлено три десятка, да еще четыре столба. Двадцать два уже поставлено, ишшо парочку дотемна сёдни поставим, должно…

– Выходит, в один день ставите по три столба, – перебил Ландсберг. – Плохо, Петраков! Исходя из имеющихся у тебя душ рабочей силы, положено ставить не менее пяти-шести столбов за световой день. Так и ставили раньше. Я глядел отчет прежнего десятника – и по семь, бывало, ставили. В чем дело, любезный? Грунт трудный? Так и на пройденных участках грунт такой же был, Петраков. Плохо! Дай-ка топор, пошли поближе на твои столбы поглядим. А пока вели вырубить шест из тонкомера. Длиной в три четверти столба с опорой.

Ландсберг быстро зашагал от одного столба к другому, замеряя складным метром высоту вкопанных в землю опорных столбиков. Все последние опоры были чрезвычайно густо вымазаны смолой – так что ее потеки образовали под каждой опорой немалую лужицу.