Боже… от увиденного меня колотит так, что я заплетаюсь в собственных ногах. Что они с ним делали?! За что?!

Выхожу в коридор и падаю на лавку.

- Ну? Посмотрела? – налетает на меня Митрич.

- Это ужас…

Раньше, в детстве, мне не раз приходилось видеть раненых. Тогда у нас в усадьбе был свой врач, и даже небольшой перевязочный пункт, где проводились несложные операции и процедуры. В городских больницах лечить наших людей было небезопасно, поэтому туда старались обращаться только в самых крайних случаях. На дому извлекали пули, штопали раны и ставили капельницы.

Видом крови меня не испугать, но тогда это были какие-то абстрактные мужчины, а сейчас – Марк.

- Что они с ним делали?

- Отмудохали хорошенько. Говорят, он явился в клуб Антона и стал требовать встречи с самим Шумовым…

- Идиот…

- Вытащил ствол и начал палить в потолок…

Я мысленно стону. Это же надо быть таким долбо@бом! Как он дожил до 28 лет?

- Шумовские кинули его в тот подвал, не знаю, чего хотели от него, но, кажется, каждый день пичкали психотропными, чтобы не шумел.

- Врачи что говорят?

- Заштопают, подлечат, прокапают – будет как новенький.

Повернув голову к Митричу, заглядываю в светлые глаза.

- А дальше что? Куда мы его денем, когда он поправится?

Крестный вытягивает короткие ноги, складывает руки на животе.

- Не знаю. Думать надо, - цокает языком, - мне кажется, Шумовы уже знают, кто за Крысенышем приходил. Как бы проблем не было…

Тут Митрич прав – проблемы будут. Открыто нам никто не предъявит, но пакостей ожидать следует.

Домой возвращаемся тремя машинами. Я еду с Вадиком, Митричем и Алексом. Крестный, устроив голову на подголовник, тихонько похрапывает. Грозовой сидит на переднем пассажирском в черной футболке, из-под рукава которой выглядывает марлевая повязка.

Не могу на нее не смотреть. Это из-за меня его ранили. Я сознательно подвергла его жизнь опасности. Из-за Кляйса отправила его под пули.

Закрыв глаза, втягиваю носом воздух. На секунду представляю, что его могли убить и тут же чуть не давлюсь подкатившим к горлу комком.

- Больно? – спрашиваю, когда сонный Митрич вывалился из машины и поплелся в сторону дома.

- Это моя работа, - прохладно отвечает Алекс, явно намекая, что отныне наши отношения за ее пределы не выходят.

- Мне жаль, - шепчу тихо в удаляющуюся спину.

Смотрю ему вслед, пока он не скрывается за домом, и только после этого иду спать.

А утром просыпаюсь от грохота двери о стену. Подскочив на кровати, леденея от ужаса, смотрю на возвышающегося надо мной дядю.

- Ты, что, бл@ть, творишь?! Ты куда лезешь, сука?!

Я молчу, сижу на коленях в кровати, готовая к наказанию. Дядя орет минут десять, не замолкая. Называет меня последними словами, а в конце смахивает с моего косметического столика все баночки.

- Прости…

- Прости?! Ты хоть понимаешь, что наделала?! Шумов же только и ждал повода развязать войну! А ты ему его на блюдечке принесла!

- Я не могла оставить его там умирать, - всхлипываю громко, - они бы его просто убили…

- Тебе-то какое дело? Ирма, ты амнезией страдаешь? – нависнув надо мной, указывает вытянутой рукой куда-то в сторону, - эта гнида тебе чуть жизнь не сломала!

- Я помню!

Дядя пораженно качает головой.

- Тебя Грозовой-то чем не устраивает? – понижает голос и подается ко мне, - любит. Уважает. Или тебе это не подходит?

- Прекрати, - выдавливаю, чувствуя, как краска заливает лицо.

- Нравится, когда об тебя ноги вытирают, да?

- Хватит! – ору, заткнув уши.

Достали! Неужели им не ясно, что я не достойна такого, как Алекс?

16. Глава 16.

Сидя за большим овальным столом столовой, опустив глаза, ковыряюсь в своем ужине. Дядя все еще беснуется. Досталось всем: и Митричу, и Алексу, и, само собой, мне.