– Афанасий, чего это старая ведьма скрипела, как кривая калитка?

Толмач долго посмотрел на князя с тревогой во взгляде и ответил:

– Она кричала, что мы все умрем.

Юрий Игоревич ничего не сказал в ответ, только крепче сжал поводья и пустил коня вскачь.

В хоромах князя Юрия, в большой гриднице, где обычно принимали знатных гостей и потчевали дружину, за широким столом собрались мужи рязанские на совет. И сам князь, и племянники его, и муромский князь, и сотники княжеские думали думу тревожную.

Ни улыбки не было в гриднице, ни шутки, ни праздного словца. Речь держал Афанасий Нездила, так как служил он при дворе черниговского князя Михаила толмачом и в повадках и обычаях ордынских хорошо понимал. Был Нездила ростом высок, хорош собой, волос длинный, черный с рыжинкой. Обучался он в самом Царьграде, знал и по-гречески, и по-латыни, и на гуслях играть умел изрядно. Потому когда после свадьбы он перебрался из Чернигова вслед за Евпраксией, молодой женой княжича Федора, вместе с челядью и всем своим домом, все при дворе рязанского князя были рады, и был он всем люб. Вот и теперь Юрий слушал его певучую речь с большим вниманием, покачивая головой.

– Я, князь, в ратном деле не советчик, но как человек, с ордынскими порядками знакомый, так скажу, – опершись на резную спинку стула, начал толмач. – Орда золото любит даже больше, чем кровь людскую проливать.

– Продолжай, Афанасий, – кивнул князь, жестом остановив Федора, который хотел Нездилу перебить.

– Нельзя нам, княже, с ордой биться. Сильны наши воины рязанские, но мунгалская сила несметная, рать великая. Зазря животы положим и город погубим.

– И что же скажешь нам делать? – спросил князь, прерывая поднявшийся ропот.

– Надобно к Батыю послов отправлять, с дарами и речами ласковыми. А самим дань готовить. Тем спасемся и город сохраним. Ведь лучше десятую часть потерять, чем со всем распрощаться да еще и голову сложить…

– И честь потерять?! – не выдержал Федор, вскочив с места, и, ударяя могучим кулаком по столу, горячась продолжил:

– Я одно знаю: когда волк в овчарню повадился, пока всех овец не перетаскает – не отстанет, только если убьют его. Вот и нам надобно нехристей бить, пока нас по кускам не разорвали.

Олег Муромский, известный ратными подвигами, горячо встал за Федора:

– Чую, князь, лихо татарове задумали. С данью или без дани, все одно – битвы не избежать. Не лучше ли со славой и честью на бранное поле выйти?

– Но как биться? Ведь мало нас! – поморщился Юрий. – Сторожи донесли, их там многие тьмы, ажник со счету сбились!

– Пусть мало, зато каждый рязанец десятерых стоит! – возвысил голос Федор, ударяя себя в грудь, но его отец только покачал головой:

– Так-то оно так, но нельзя нам без подмоги. Надобно гонцов отправлять в другие земли.

Юрий обвел взглядом гридницу, заглядывая всем в глаза.

– Ты, Романе, отправляйся во Владимир, ко двору князя Георгия Всеволодовича, ратной помощи просить. Ты же, Ингварь, – обратился он ко второму своему племяннику, – спеши в Чернигов, к князю Михаилу. С тобой, пожалуй, и Евпатия отправлю. Он и охраной тебе будет, и в переговорах подмогой. Батюшка его, Лев Романович, с черниговцами против татар на Калке бился и буйну голову сложил – должны они за доброе отплатить.

Княжичи поклонились и переглянулись друг с другом. Дело им дали важное и почетное, а все же тяжко было оставлять Рязань в такой темный час. Юрий тем временем перевел взгляд на Нездилу.

– А ты, Афанасий Прокшич, как и хотел, собирай дары богатые и отправляйся в стан к Батыю. Делай что хочешь, торгуйся, речи любезные говори да хоть на гуслях им играй! Главное, время протяни, хоть пару дней, пока мы рать соберем да подмога от князей прибудет.