И не подумаю рассказать. Ему надо, пусть сам в книгах ищет.

— Хорошо, — выждав немного и осознав, ответа не последует, с легким раздражением продолжил допрос инквизитор: — как вы устроились секретарем в восточный филиал столичного Первого отдела?

— По протекции одного хорошего человека. И не устроилась, а просто замещала ушедшего сотрудника, пока не нашли нового.

Помолчав, добавила:

— Он спас меня, отнесся с теплотой, не надо его наказывать.

— Не вам решать, — отрезал Гордон. — Имя?

— Нет.

Если семейство Альфов ждет расправа, не пророню ни слова, пусть пытают.

— Клэр? — Инквизитор поднял голову от записей и в упор посмотрел на меня.

От его взгляда стало не по себе, точно так же, как в Перекопе. Поверить бы тогда предчувствию, сразу сбежать! Но прошлого не воротишь.

— Нет, — столько же твердо повторила я. — За добром платят добром.

— Он колдун?

Рассмеялась дикому предположению.

— Не все ненавидят людей, как вы, мастер Рэс, вы бы точно бросили меня замерзать на улице.

Гордон тяжко вздохнул:

— Ведь по документам узнаю, глупая вы женщина, зачем упорствуете? Допрос — не игра, госпожа Рур, здесь решается ваша судьба. Вы твердите о невиновности, так докажите ее. Пока слишком много лжи и уверток.

— Потому что я вам не верю. Как можно откровенничать с человеком, который уже написал внизу листа: «Виновна»?

В кабинете ненадолго воцарилось молчание. Гордон смотрел в окно, я — на него, уродцы в банках — на меня. Брр, жуть какая! Вдруг инквизитор собирает коллекцию из поверженной нечисти, тогда и мою голову заспиртует.

— Я бы не бросил.

— Что? — не поняла, о чем он.

— Я не бросил бы вас замерзать на улице, — медленно повторил инквизитор и отодвинул листы протокола.

Хотелось снова качнуть головой: «Не верю!», но не стала.

Видимо, вопросы кончились, иначе почему он молчит? Сидит, подперев подбородок ладонью, и буравит взглядом, изучает. Поразительно спокойный — как я мечтала сейчас о таком невозмутимости! Колени дрожали от мышечного напряжения, зубы начинали отстукивать барабанную дробь. Облизнув губы, осмелилась прояснить очень важную деталь:

— Как вы поняли, что я ледяная ведьма? Еще тогда, на улице.

— Предположил, — поправил Гордон и снова встал, только подошел не ко мне, а к окну. Бросив рассеянный взгляд в стекло, он в пол-оборота продолжил: — Видите ли, ведьме кажется, будто она ничем не отличается от обычных женщин. В какой-то степени это правда, но хороший следователь накапливает признаки, по которым с достаточной долей вероятности можно предположить наличие или отсутствия темного дара. Вы не покрыли головы в мороз.

— И что?

Абсурд! Фыркнула, выразив отношение к столь бредовому способу определения ведьм.

— Вы не чувствительны к холоду, только и всего. Блондинка, вышли из аптечной лавки, двигались плавно, привлекали внимание.

— О да, — нервно рассмеялась в ответ, — красивых женщин издавна считали ведьмами!

— Тут другое, — качнул головой Гордон и приблизился на пару шагов, — хотя, признаю, вы действительно красивы. Я говорил о влечении, которое неосознанно транслирует каждая ведьма, вы не исключение.

Он перешел границы дозволенного.

До предела натянув привязанную к спинке стула цепь, вскочила и презрительно процедила:

— Не приписывайте низменных желаний чужой магии.

Понимала, после такого отношение инквизитора резко ухудшится, не только о чае, об элементарном комфорте придется забыть, но не могла молчать. Сильный пол обожал обвинять в собственной похоти женщину. То она слишком яркую кофточку надела, то походкой призывала зажать ее в уголке, то улыбнулась — множество вещей, оправдывающих чужую невоздержанность. Теперь еще влечение. Я не желала внимания Гордона Рэса, это он собирался залезть ко мне под юбку, мало заботясь, совпадают ли наши желания. И на основании чужих эмоций я ведьма?!