– Что ж, хорошего вам вечера, миссис Ева.

– Рада была повидаться, – кивнула она.

Старик ушел, что-то ворча под нос. А Ева наконец толкнула тяжелую дверь и вступила в затхлый полумрак своих владений.

Под ногой скрипнул рассохшийся пол. Молодая женщина настороженно огляделась.

Ей было восемь, когда умер отец. Еще через два года скончалась мать, и Еву забрала тетка. Все это время дом стоял без присмотра. Кто знает, какая живность могла в нем завестись.

Дверь с улицы открылась сразу в помещение лавки.

Справа и слева стояли высокие пустые вазоны, которые бросились Еве в глаза.

На ресницы набежали слезинки.

Она помнила эти вазоны. В них мама обычно ставила высокие ветки цветущего миндаля, мимозы или папоротника. Зимой еще добавляла сухоцветы, а осенью – хризантемы на длинных крепких ножках. Сейчас они стояли пустые, оплетенные паутиной, а на полу валялись пожухлые листья и мусор.

Дальше тянулись знакомые “лесенки” – полочки для горшочков с цветами и пряными травами. За ними – круглый прилавок-“барабан” для цветочных композиций, чтобы можно было рассмотреть букет со всех сторон. Маленький стеклянный шкафчик для бутоньерок. Ряд вазочек и корзинок для готовых композиций и, наконец, торговый прилавок, а за ним шкаф, когда-то наполненный всем, что может понадобиться цветочнице – от пустых корзинок и рулонов лент до мотков шпагата и стопок упаковочной бумаги.

Увы, теперь шкаф был пуст, и несколько верхних полок в нем сломаны – похоже, неизвестные воры вынесли из опустевшей лавки все, что смогли.

Теперь здесь царили хаос и запустение.

Несколько минут Ева стояла на пороге, прижимая руку к гулко бьющемуся сердцу. Вслушивалась в звуки, долетавшие из темного нутра дома.

Где-то вздыхали, стонали и пели половицы. Трещал сверчок. Ветер бил по крыше ветками старой сливы, растущей на заднем дворе. Шуршал черепицей.

Казалось, что дом живой. А эти звуки – его дыхание. Тяжелое и надсадное, словно дом – большой раненый зверь.

Ева уже готова была испугаться и отступить. Вернуться на площадь, найти гостиницу и заночевать там. Но память напомнила, что в пустом кошельке нет ничего, кроме пары монет.

– В конце концов, это мой дом! – проворчала вдова, отгоняя глупые страхи. – Я здесь родилась.

Вздох поднял пыль и взметнул ее к потолку.

Поставив саквояж на уцелевший прилавок, Ева двинулась дальше.

В кухне Ева обнаружила печь и кое-какую посуду, но продуктов, конечно же, не было. Даже пучки трав, когда-то сушившиеся над плитой, кто-то сорвал и бросил на пол.Дверь за прилавком вела в кухню. А еще одна дверь из кухни выходила на задний двор, переходивший в заброшенный сад, который в свою очередь примыкал к древнему кладбищу.

За кухней была еще одна комната – гостиная, она же библиотека, кабинет и все что угодно хозяевам. Здесь видимо поживились соседи или случайные воры. Исчез ковер с пола и картины со стен. Ни серебряных канделябров, которые так любила мама, ни отцовских нефритовых статуэток, украшавших каминную доску, Ева не обнаружила.

Но остался шкаф с книгами, запертый на ключ, маленькое бюро и массивное кресло.

Когда-то за этим бюро работала мама, а в кресле любил посидеть вечерами отец, глядя на потрескивающее в камине пламя и неторопливо цедя из бокала горячий глинтвейн. Даже удивительно, что мебель никто не сломал.

Ева обошла комнату, слегка касаясь знакомых вещей и мысленно возвращаясь в детство.

– Интересно, – бормотала она, слушая, как странно звучат ее слова в тишине, – камин еще можно вычистить? А диван обтянуть новой тканью? Хотя… вряд ли, вон, все пружины вылезли… А потолок? Кажется, левый угол течет.