– Нелепость – отличная вещь, – отозвался он, все еще посмеиваясь. – Обычно недооценивается и не замечается. И тем не менее ее можно найти почти в любой ситуации. Даже в самых безрадостных обстоятельствах часто содержится та малая крупица юмора, которую мы клеймим как нелепость – война, политика, – он подмигнул ей, – лондонские сезоны. Какое утешение – знать это. И талант – быть способным ее увидеть.

Иногда, подумал он, это единственное, что стоит между человеком и отчаянием. Встревоженный направлением своих мыслей, он оттолкнулся от забора и ухватил свою трость.

– Что ж, утро чудесное, но мне надо сделать в городе кое-какие дела. Не думаю, что у вас есть фаэтон или что-то вроде него…

Она фыркнула при упоминании фаэтона.

– За конюшней стоит одноконная телега, но сомневаюсь, что она все еще в рабочем состоянии.

– А если да, вы со мной поедете?

– Спасибо, нет. У меня есть свои дела.

– Как знаете. Может, что-нибудь привезти?

Она качнула головой, но потом, очевидно, передумала.

– Я не должна… не должна, но… вы не подождете минутку? У меня в домике есть деньги и…

– С деньгами разберемся потом, – не дал ей договорить Гидеон. Ей надо привыкать к тому, что кто-то другой покупает то, что ей нужно, но лучше приучать ее к этой мысли постепенно. От многолетней привычки почти полной независимости едва ли можно избавиться за несколько часов.

– Ладно, если вы не против. – Она пришла в радостное волнение, улыбаясь и в то же время кусая губу. – В витрине булочной миссис Мортон выставлены просто изумительные пирожные. Но там есть одно, которое мне хочется просто до смерти. Оно пышное, круглое и покрыто какой-то глазурью.

Она сделала попытку показать форму пирожного руками. Это ему совсем не помогло.

– А как оно называется?

– Понятия не имею, но, думаю, оно с какой-то начинкой – может, фруктовой, может, какой-то крем. – Она тоскливо вздохнула. – Очень надеюсь, что это крем.

Она никогда его не пробовала, дошло до Гидеона. Она хочет это пирожное так давно и так сильно, что вздыхает от одной лишь мысли о нем – а Уиннифред не произвела на него впечатления женщины, которая только и делает, что вздыхает по каждому поводу, – и, однако, ни разу даже не откусила ни кусочка. Какие еще удовольствия, большие и маленькие, были украдены у нее?

– Непременно привезу. – И он уж позаботится, чтобы эти пирожные были наполнены кремом, даже если ему самолично придется выскрести фрукты и заново начинить их.

– А не могли бы вы привезти два? – спросила она, явно чувствуя себя неловко. – Одно для Лилли? Если это не слишком…

– Два так два.

Остаток дня и добрую часть вечера Уиннифред занималась хлопотами по хозяйству. Она пропустила ленч, частично потому, что поздно позавтракала, но главным образом просто еще была не вполне готова встретиться с Лилли.

Гнев прошел, как и жалость к себе. Она была решительно настроена не только поехать в Лондон, но и постараться получить удовольствие от поездки. Что толку хандрить – только делать несчастными тех, кто с тобой рядом. С чем она не смирилась, так это с приготовлениями.

Уиннифред прекрасно знала свои недостатки. Она хорошо понимала, что совсем не готова для лондонского сезона и что Лилли уже вовсю строит планы, как поправить дело. Это необходимо сделать, и Уиннифред готова. Желания, однако, отнюдь не испытывает.

Поэтому она работала на улице до тех пор, пока не село солнце и не померк последний свет, только после этого она вернулась в дом.

Лилли она нашла у дверей. Та держала коробку из булочной, записку и выглядела слегка ошеломленной.