Отбросив вмиг ставший бесполезным камень, я метнулся за ближайший обломок скалы, хотя и сознавал: выстрел «Мегеры» шутя обратит его в крошево, а меня – в разбросанные по льду ошметки. Оставался один шанс: разъяренный псих утратит самоконтроль и пальнет сгоряча куда-нибудь в другую сторону.

Я уже не раз сетовал вам на то, что в Пятизонье мои желания сбываются крайне редко. Да и те, что сбываются, не всегда соответствуют возложенным на них надеждам. Но, как бы то ни было, порой и для меня звезды выстраиваются на небе в удачный порядок. И тогда происходит чудо: я вытягиваю из колоды козырного туза, который позволяет мне переломить ход, казалось бы, проигрышной партии в свою пользу.

Дюймовый не выстрелил по глыбе, за которой я прятался. Как выяснилось, его новый всплеск агрессии был вообще направлен не на меня, и на уме у Жорика зрело совсем иное злодейство.

Являлось ли это следствием второго перенесенного им удара по голове? Или причиной описанного далее события послужили нахлынувшие на парня горестные воспоминания, сумевшие вернуть его к реальности через эмоциональное потрясение? Трудно сказать – я ведь не психиатр. Но так или иначе, а сейчас передо мной вскочил с земли и схватился за картечницу уже не хряковский камикадзе, а практически тот самый Черный Джордж, какого я прежде знал. И стоять в этот миг у него на пути я бы не советовал никому.

Само собой, надзирающие за нами авиаботы были вовсе не они — те самые негодяи, которые, по словам Дюймового, разлучили его с Динарой. Но именно на них – железных пособников Центра – он обрушил свой праведный гнев. Град картечи врезался в летающих роботов, превратив один из них в груду рваного металла, а второму лишь оторвав правую турбинную консоль. Что, в общем-то, тоже было фатальным повреждением. Реактивная струя, бьющая из уцелевшей мини-турбины, закрутила потерявшего равновесие летуна, и он, выписав в воздухе крутой зигзаг, грохнулся на скалы. После чего стал неотличим от растерзанного картечью собрата, чьи останки рухнули неподалеку от него мгновением раньше. Две оранжевые вспышки полыхнули в белой пелене бурана, но не погасли окончательно, а превратились в чадящие, ревущие на ветру костры. Которым предстояло гореть до тех пор, пока огонь не сожрет все разлитое авиаботами топливо.

А Черный Джордж опустил «Мегеру», да так и остался стоять в этой позе, глядя в молчании на содеянное им безобразие.

Перезаряжать оружие он не спешил, и я, осмелев, выбрался из-за камня и настороженно приблизился к ботоубийце. Тот заметил мое присутствие, обернулся, выронил картечницу и, недоуменно наморщив лоб, осмотрел меня с ног до головы. Теперь взгляд у Жорика был не угрюмо-отрешенный, а самый что ни на есть живой и наполненный хорошо знакомым мне глуповатым простодушием. Тем, что в былые времена никогда не сходило у него с лица и являлось по сути исчерпывающей характеристикой этого раздолбая.

– Геннадий Валерьич? – неуверенно осведомился Дюймовый. – Это… точно вы?

– А что, без смокинга я на себя уже не похож? – задал я встречный вопрос, пританцовывая от холода и растирая руками закоченевшее тело. – Ну извини! Кабы знал, что встречу здесь старого друга, оделся бы поприличнее.

– Да, это – вы, – прекратил сомневаться Жорик, видимо, решив, что вряд ли обычная галлюцинация стала бы говорить с ним в таком тоне. – Честное слово – вы! И-эх, блин!.. Здорово!.. Как же я рад вас видеть!

– А я-то как счастлив, что ты наконец-то пришел в себя! Так счастлив, что прямо обнял бы тебя, балбеса, да боюсь, к твоим доспехам примерзну, – в свою очередь, порадовался я, пожалуй, первой хорошей новости за очень долгое время. – Каюсь: думал, ты из своей нирваны больше не вынырнешь. Хотел грешным делом тебя уже того… Ну, ты понимаешь… А, забудь про эти мелочи! Лучше скажи, как себя чувствуешь? Голова не болит? В ушах не звенит? Галлюцинации не докучают? Желания задушить меня больше нет?