Однако не успел я потереть отбитые костяшки кулака, как произошло еще кое-что. И это «кое-что» шло вразрез с моими планами даровать Черному Джорджу пощаду.

– Убей его, Хомяков! – Небеса, к которым я только что взывал, соизволили наконец-то откликнуться. Голос полковника Хрякова доносился из динамиков авиаботов и был как всегда резок и суров. – Сверни сосунку шею, и на сегодня твои мучения прекратятся! Вертолет не прилетит за тобой до тех пор, пока ты не завершишь эту миссию согласно протоколу!

– А не пошел бы ты в задницу, хрен собачий, со своими миссиями и протоколами! – вновь вскипел я. Не забывая, разумеется, следить вполглаза за неблагонадежным Жориком. – Ты нарушил наш договор, поэтому можешь считать, что отныне он недействителен! Всю зиму я только потому и позволял вам изгаляться надо мной, чтобы вы отстали от моих товарищей и больше их не трогали! И в итоге я, по вашей же прихоти, должен одного из них казнить? Да вы вконец рехнулись?!

– С каких это пор у нас принято давать клятвы и заключать договора с подопытными крысами? – как ни в чем не бывало ответил Грободел. – Можешь думать что угодно и обвинять нас в чем угодно, Хомяков, только это ни на йоту не приблизит тебя к горячему душу и ужину. Или добивай противника и возвращайся, или оставайся там и замерзай насмерть. Твоя жизнь будет интересовать нас до тех пор, пока ты сам не утратишь желание за нее бороться. Так что цепляйся за нее зубами и ползи вперед по трупам! Или иначе через пару часов мы вырежем из тебя алмазы, а бесполезные ошметки твоей плоти вышвырнем на помойку! Решать тебе! Я все сказал! Конец связи!

Услыхав столь безапелляционное заявление, я задохнулся от бессильного негодования. Только тут до меня дошло: и моя неожиданная встреча с Жориком, и наплевательство Хрякова на наш с ним договор, и полковничий цинизм – все это тоже часть научного эксперимента. Вписанный в его протокол новый, не опробованный ранее пункт, меняющий научную стратегию «Светоча».

Не достигнув нужного результата простым путем, – стравливая меня не на жизнь, а на смерть с матерыми убийцами, – «толстолобики» решили зайти с другого фланга. А что, тоже любопытный вариант: повергнуть испытуемого в шок и ярость, обратив в полное ничтожество и официально низведя его до уровня подопытной крысы. Гнев гневу рознь. Кто знает, вдруг, загнанный в угол, я впаду в дикое безумие, и во мне проснутся-таки те аномальные качества, которые ученым так и не удалось за три месяца пробудить.

Пробудить не пробудили, но сегодняшним своим вероломством «толстолобики» и впрямь разъярили меня как никогда прежде. И потому за бурным потоком адресованных Грободелу проклятий я поначалу не разобрал, что пробурчал сидящий неподалеку Дюймовый. Это было первое его слово, сказанное с момента нашей последней стычки, что, естественно, не могло не привлечь мое внимание.

– А ну-ка повтори! – потребовал я, уловив в бормотании психа вроде бы знакомое сочетание звуков.

– Динара, – послушно произнес тот, покачав головой. Речь его звучала теперь гораздо увереннее и разборчивее, нежели после первого пережитого им удара по голове.

– Что с Динарой? – поинтересовался я, хотя предчувствовал: вряд ли судьба Арабески сложилась удачнее мученической доли Черного Джорджа.

– Ушла… Навсегда, – вымолвил он, продолжая безостановочно качать головой, словно китайский болванчик. – Без меня… Блин!

– Как это случилось? – помрачнев, продолжил я допрос. Глупо, конечно, верить словам сумасшедшего. Но в его голосе сквозила отнюдь не наигранная печаль, и значит, все сказанное им вполне могло являться правдой.