Элизабет наотрез отказалась ехать в Амершем. Из-за холода. Тем более что Фен собирался отправляться туда немедленно.

Он посмотрел на часы.

– Сейчас два. А ехать туда самое большее час, даже на моей машине.

Машина профессора Фена, он дал ей имя «Лили Кристин», славилась тем, что вела себя как ей заблагорассудится, часто не подчиняясь приказам хозяина.

Адам, правда, об этом не знал.

– И чем ты займешься, дорогая?

– Наверное, схожу в кино, – ответила Элизабет. – Или посижу почитаю у камина. А когда вы вернетесь?

– Если все пойдет нормально, то где-то между чаем и обедом, – бодро отозвался Фен.

Смысл выражения «если все пойдет нормально» Адам постиг, только когда они тронулись в путь. Машина была еще та, да и водитель ей не уступал. В общем, езда оказалась веселая.

– Осторожнее, осторожнее, – то и дело вскрикивал он, уцепившись за подлокотники сиденья.

На что Фен беззаботно отзывался:

– Зря вы беспокоитесь, мой друг, все в полном порядке.

И поворачивал руль за долю секунды до лобового столкновения с автобусом. У Адама все внутри холодело.

Автомобиль был красного цвета, небольшой, очень шумный и сильно потрепанный. Крышку радиатора украшала хромированная фигурка обнаженной женщины, а через весь капот шла надпись крупными печатными буквами: ЛИЛИ КРИСТИН III.

– Я купил ее, – Фен убрал руки с руля, чтобы достать сигарету, – у студента-выпускника. Всю войну она простояла на консервации, не думаю, что это пошло ей на пользу. – Он сокрушенно покачал головой. – Особенно двигателю.

Как бы то ни было, но за три четверти часа они добрались до Хай-Уикома и свернули к Амершему.

– Чарльз Шортхаус женат? – спросил Фен.

– Нет, – ответил Адам. – Но живет в связи, которую общество считает греховной, с женщиной по имени Беатрикс Торн. – Он помолчал. – Должен заметить, внешне она непривлекательна. Причем сильно. Но у некоторых композиторов со вкусом что-то неладно. Судя по тому, каких они выбирали женщин. Возьмите хотя бы княгиню Витгенштейн, гражданскую жену Листа, или мадемуазель Ресио, одну из жен Берлиоза, или Козиму, вторую жену Вагнера, дочь Ференца Листа. Красотой ни одна из них не блистала.

– Да, – глубокомысленно заметил Фен, с шумом переключая скорость, – видимо, это необходимое условие для творчества. В общении с такими женщинами они черпали вдохновение. Полагаю, данное правило не является универсальным и всеобъемлющим. Наверное, есть исключения.

– Наверное, – согласился Адам.

– Они живут вдвоем?

– При нем, кажется, есть личный секретарь. Забыл его фамилию. Он же и переписчик нот – с оперных партитур пишет клавиры. И, кажется, присутствуют еще несколько приживалов.

– И каково финансовое положение композитора Шортхауса?

– Довольно неплохое, – заметил Адам. – Я думаю, на уровне Уолтона и Воан-Уильямса[8]. Заслуживает ли он этого – другой вопрос. На мой взгляд, Чарльз Шортхаус бездарен.

– И он не любил брата?

– Терпеть не мог. И каких-то особых причин для этого, насколько мне известно, не было. Просто антипатия. Виделись они очень редко.

Дорога расширялась. Справа мелькнул песчаный карьер, а затем они въехали в лес, промозглый, похожий на пещеру. На опушке у выезда стоял коттедж, видимо заброшенный. Здесь они свернули налево.

– Почти на месте, – пробормотал Фен.

Через пару сотен ярдов автомобиль со страшным шумом свернул на гравиевую подъездную дорожку, ведущую к дому композитора.

– Левое крыло тарахтит, – пояснил Фен. – Видимо, крепление ослабло.

Через несколько секунд подъездная дорожка поворачивала вправо и заканчивалась у солнечных часов, обсаженных кустами лаванды. Автомобиль остановился у солидного двухэтажного дома, сложенного из красного кирпича.