Он поднялся на ступени каменного домика, чисто выбеленного и ухоженного. Ни травинки под стенами, ни веточки на площадке перед самим домом. Прошел между конвоирами внутрь, потом – слабо освещенным коридором, и остановился, пока идущий впереди здоровяк стучал в дверь и отрывисто докладывал, что так и так, привели по распоряжению… арр-эрр-стеррр-штерррн…

Стас насторожился, пытаясь разобрать, кто его ждет, но первый сопровождающий отступил от двери, а второй снова толкнул его в спину. Пришлось переступить порог.

«Ну не герой я, – уныло подумал Стас. – И воображение слишком хорошее. А знание исторических реалий оптимизма никак не добавляет… Одна надежда – что к явной жертве особых претензий не будет, это все-таки не сообщник. И что за отсутствие денег с документами здесь высшей мерой не карают».

Он сделал шаг от двери и остановился, оглядываясь. Что ж, никаких прозекторских столов и банок с органами – уже хорошо. Железных дев и дыбы тоже не наблюдается – еще лучше. Обычный кабинет, обшитый деревянными панелями и очень просто обставленный, даже аскетично. От какой-нибудь современной приемной отличается лишь отсутствием техники, вместо нее – стеллажи с уныло-серыми картонными папками и массивный деревянный шкаф. У окна – письменный стол, за которым сидит невысокий лысоватый человек в темной одежде, перед ним чистый лист бумаги и чернильница, еще какие-то принадлежности… Секретарь, похоже. Второй стол – у стены, тоже рядом с окном, но так, чтобы свет падал не впрямую, а искоса, еще и штора за спиной задернута, оставляя сидящего в сравнительной тени.

Тем не менее, Стас отлично его рассмотрел – и предчувствия прямо взвыли о нехорошем. Ну как есть фанатик-инквизитор! Бледное тонкое лицо, очень светлые волосы, гладко причесанные и чем-то скрепленные сзади, глаза почти бесцветные, а взгляд недобрый и колючий. Черная одежда, но не скромный костюм, как у секретаря, а что-то вроде рясы из гладкого сукна, на котором серебряная цепь с каким-то символом поблескивает ярко и зловеще.

Стас присмотрелся еще внимательнее – сколько же этому типу лет? Хорошо за тридцать, даже ближе к сорока, пожалуй, – вон, какие мешки под глазами! И физиономия на редкость неприятная, надменная, буквально кричащая об уверенности в своей непогрешимости. Такой, если ошибется в человеке, ни за что этого не признает, скорее, похоронит свою ошибку вместе с человеком…

А еще, что сразу бросилось в глаза, это невероятный, почти извращенный порядок на его столе. Несколько папок стоят в специальной подставке, выравненные по линеечке, их тесемки завязаны одинаковым узлом. Три безупречно очиненных карандаша лежат справа так, чтобы удобно было взять, и расстояние между ними такое же выверенное, а длина карандашей одинакова. Бронзовый письменный прибор сверкает – ни пятнышка, ни пылинки, какие-то баночки и бутылочки выстроились на дальнем краю стола – по размеру от большей к меньшей, этикетками в одну сторону, и подписаны эти этикетки от руки, но с идеальной разборчивостью и аккуратностью.

Стас содрогнулся. Высокомерный педант-фанатик с явной акцентуацией, ужас какой! Вот это не повезло!

– Господин Фильц, начинайте, – негромко сказал человек в рясе, и секретарь торопливо обмакнул перо в чернила. – Тысяча восемьсот двадцатый год, семнадцатый день месяца юния. Инквизиторский капитул святого Ордена Длани Господней в городе Вистенштадт. Допрос ведет патермейстер Видо Моргенштерн…

Он еще что-то говорил, но Стас выхватил только название города – никогда не слышал! – и дату. Глубоким вдохом хапнул побольше воздуха и отчаянно сглотнул вязкую слюну. Двести лет! Мать твою, неизвестно кто, сделавший это с ним! Его забросило неизвестно куда и на двести лет назад! Начало девятнадцатого века! Никакого тебе Интернета, нормальной медицины, приличного уровня жизни… Даже электричества еще нет! Зато инквизиторы – вот они, пожалуйста!