– Вы… Господин фон Тифенбах из Мюнхена?..
Когда Банкетный зал услышал, как Пилипенко назвал меня «господином фон Тифенбахом», по столам пошел гул.
– Нет, нет! – громко возразил тот старый Конгрессмен из-за дальнего стола. – Это не Фридрих фон Тифенбах. С фон Тифенбахом мы кончали Гарвард. Я его хорошо помню… Этот Кот на Фридриха не похож!.. Они просто приятели.
«НЕТ, Я НЕ ФОН ТИФЕНБАХ ИЗ МЮНХЕНА, – неслышно, но явственно сказал я Пилипенко. – Я НАПОМНЮ ТЕБЕ, КАК ТЫ САМ КОГДА-ТО НАЗВАЛ МЕНЯ, КОГДА ОТЛАВЛИВАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ, НА ГРАЖДАНКЕ, НА ПУСТЫРЕ, САЧКОМ, ПОМНИШЬ?.. ТЫ СКАЗАЛ ТОГДА, ЧТО Я – КОТЯРА ТОГО САМОГО ЖИДА, КОТОРЫЙ В ГАЗЕТЫ ПИШЕТ!»
Я заметил, что Васька тоже ВОСПРИНЯЛ МОЙ ГИПНОТИЧЕСКИЙ ПОСЫЛ и стал тихо сползать под большой круглый стол, прикрываясь скатертью…
Но на него никто не обращал никакого внимания. Глаза всех сидящих в Банкетном зале, всей охраны, всех официантов были прикованы только к Пилипенко и ко мне.
Все понимали, что у меня с Пилипенко происходит какой-то диалог, но меня, кроме Пилипенко и Васьки, НЕ СЛЫШАЛ НИКТО. А ответы Пилипенко – СЛЫШАЛИ ВСЕ!
«ВСПОМНИЛ? – спросил я, и Пилипенко снова попытался мне кивнуть. – А ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖАЙ СВОЮ РЕЧЬ О ПРАВАХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ, НО ТОЛЬКО СО ВСЕМИ ПОДРОБНОСТЯМИ!»
Нет, Пилипенко был Человеком неслабым! Сил у него было невпроворот. Вон куда смог даже забраться – В ДУМУ! Но сейчас во мне сил было побольше…
«ГОВОРИ!!!» – приказал я ему.
И Пилипенко продолжил свою речь абсолютно с той же фразы, на которой остановился, увидев меня:
– …весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал наиболее гуманному способу УМЕРЩВЛЕНИЯ Кота, Кошки или Собаки!.. С Котом – попроще. Его просто засовываешь в мешок, желательно коленкоровый, чтобы он не мог тебя оцарапать когтями, а потом сквозь мешок сворачиваешь ему голову. Только хрустнет – и ладушки!.. С Собаками – сложнее. С риском для собственной жизни Собаке приходится просто перерезать глотку… Это если их брать на шкурки… А если для науки, то везешь в институт на Васильевский остров – никакой мороки, сдаешь их в лабораторию и получаешь бабки. Копейки, клянусь вам! Вы просто не представляете себе, как плохо у нас сейчас с наукой! Ой, что я говорю?!
«НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, ИДИОТ!» – подхлестнул его я.
Переводчики молотили как бешеные! Американцы не могли отвести испуганных глаз от разговорившегося Ивана Афанасьевича, а все наши сгорали от стыда так, что мне их даже жалко стало. Наверняка там были и очень неплохие ребята. Особенно было жалко Посла. Они-то уедут, а ему тут оставаться!.. А тут еще все наши с надеждой смотрели на него.
– Депутату плохо! – решительно сказал Посол. – Он не понимает, что говорит!..
«ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПИЛИПЕНКО? ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ?» – спросил я.
– Как это я «не понимаю»?.. – обиделся Пилипенко на Посла. – Прекрасно я понимаю!.. В институте так мало платили, что на бензин для «Москвича» не хватало… А вот уже там, в науке, их убивали всего одним укольчиком…
«ТЕПЕРЬ РАССКАЖИ ПРО ШКУРКИ, ПРО ШАПКИ…» – приказал я ему.
– А чего? Хорошо выделать шкурку Кота – дело, я вам скажу, очень даже тонкое!.. Пока Кота обдерешь, еще так наеб… Извиняюсь! Намучаешься… Здесь что важно? Мездру не попортить! Иначе никто у тебя на Калининском рынке эту шкурку не купит. Считай, деньги на ветер! А мы…
Неожиданно в мозгу Пилипенко произошел не замеченный мной поворот, и он ласково сказал:
– Наша забота о «меньших наших братьях», как правильно сказал наш уважаемый Посол, не знает границ, не имеет границ, и поэтому те семьдесят пять мильонов долларов, обещанные нам нашими братскими организациями Америки, будут огромным подспорьем для всего нашего общего дела – защиты прав домашних Животных!