Ну, распатронили мы с ним в четыре руки задник фуры, отдёргиваем полы брезента в стороны, а там!..

Ё-моё и сбоку бантик!!! Ну надо же?!

Сидит моя родная Кыся на верхнем пакете фанеры и умывается, бля, умница!!! Да так спокойненько, что я просто охуел!.. А эти раздолбаи со своими маленькими зассыхами – специалистками по дури – стоят как обосравшиеся. Собачонки визжат от злости, а в фургон лезть боятся! Полицейская Овчарка лает, аж заходится, а всё вокруг – и таможня, и полиция, и водилы разные – все ржут, как умалишённые!.. Что тут было, бля!!!

Дальше шёл уже такой восторженный мат, что смысл рассказа буквально тонул в ругательствах. Тем более что ничего нового Водила так и не мог сказать. Всё повторял одно и то же – как он увидел меня в фургоне и от счастья «охуел». Что означало – «обрадовался».

Поэтому рассказ продолжу я. Всё, что касается самого Водилы, – всё так оно и было. Всё же, что касается меня, – Водила, конечно, изрядно напутал.

…Когда они с Вебером распахнули заднюю стенку фургона, я действительно сидел на пакете с фанерой и умывался.

Но вовсе не потому, что всем стоящим вокруг я хотел показать, какой я чистоплотный. И уж вовсе не так «спокойненько», как это показалось моему Водиле и так умилило его.

Спокойствия не было и в помине. Внутри у меня всё дребезжало от дикого нервного перенапряжения. И умываться я взялся только для того, чтобы скрыть это напряжение и продемонстрировать наглую уверенность в своём абсолютном праве – плевать на всех таможенных Собак в мире!

Вероятно, это в какой-то степени их и ошарашило, но в основном они зашлись в истерике, когда на них пахнуло из фургона таким плотным кокаиновым духом, что они обе от злости чуть сознание не потеряли!.. Подозреваю, что и Овчарка почуяла этот запах. Но, судя по её растерянной морде, она только не знала, что это такое. Когда же молодые таможенники – руководители этих маленьких наркоищеек – всё-таки попытались их запустить ко мне в фургон, мне ничего не оставалось делать, как сказать этим лохматым малявкам по-нашему, по-животному:

– Только суньтесь. Я из вас такие фрикадельки наделаю, что вы маму родную забудете.

Одна Собачонка, я видел, жутко перетрусила, хотя и продолжала визжать как резаная. А вторая собралась с духом и кричит мне:

– Убирайся оттуда, идиот! Там такая концентрация кокаина, что ты через пять минут сдохнешь, самоубийца!

– Не твоё Собачье дело, – говорю. – Что русскому здорово, то немцу – смерть.

Помню, Шура Плоткин так сказал по поводу какой-то там их пьянки с иностранными журналистами, и мне это страшно понравилось! Всё ждал, когда и я смогу ввернуть в разговор это выраженьице…

Тут обе Собачонки так развопились, что хоть уши затыкай! Но в фургон – ни лапой. Наоборот, шарахаются от меня, как чёрт от ладана.

На подмогу этим обгадившимся микросыщикам стал ко мне рваться Полицейский Овчар. Да так настырно, что его еле на поводке удерживают. Причём видно невооружённым глазом – морда глупая, связываться ему со мной ну смерть как неохота, но служба!.. Вот он и рвётся – верность присяге показывает. Жратву свою полицейскую отрабатывает.

Я, как обычно в таких случаях, несколько раз хвостом постучал по пакету с фанерой, уши плотненько прижал к голове, верхнюю губу, приподнял, предъявил ему свои клыки, коготочки выпустил на показуху и говорю;

– А ты, говно, молчи, тебя не спрашивают. Кто ты такой, засранец?

Этот Овчар чуть от злости не перекинулся! Рвётся к нашей машине – удержу нет!.. Поводок натянул так, что ошейник ему в глотку врезался. И хрипит мне полузадушенно: