Я подумал, что мне лучше и безопаснее всего не информировать Лысого о своём присутствии в его фургоне и не бросаться к нему навстречу с радостным мурлыканьем. Я затаился между коробками, сохраняя превосходную возможность обзора. И побега.

Лысый вытащил из кармана куртки маленький фонарь (вот оно, несовершенство Человеческих возможностей! Мне, например, фонарь в темноте – как рыбе зонтик…) и полез наверх под самый брезентовый потолок, откуда, как мне казалось, и идёт запах незнакомых мне денег.

И действительно. Лысый нащупал одну из верхних коробок, перевернул её, отклеил со дна коробки первый слой картона и вынул оттуда две нетолстые пачки зелёных денег. Я присмотрелся – доллары.

Вот доллары я даже очень хорошо знал, Один Шурин Знакомый ещё по армии, а потом и по университету, быстро разбогател. Как говорил Щура – «на первой клубнике и ранних помидорах». Помню, как этот Знакомый несколько раз приезжал к нам с зернистой икрой, которую я не ем, и с французским шампанским, которого не пьёт Шура…

Этот тип был шумным, наглым и хвастливым, и я видел, что Шуре он неприятен. Когда он уходил от нас, Шура всегда что-то вяло мямлил мне об «армейском братстве», о «студенческой дружбе», ещё что-то очень маловразумительное, во что Шура, по-моему, уже давно и сам не верил.

Потом Знакомый решил свалить в Америку. Купил документы, будто бы он еврей и жутко страдает от антисемитизма – что было абсолютно беззастенчивым враньём: достаточно было посмотреть на его рязанскую харю, – и получил из легковерной Америки вызов, как он теперь выражался, «на всю мишпуху».

Бывшему генералу КГБ, ныне Президенту огромного банка, он загнал свою роскошную Комаровскую дачу, бывшему второму секретарю горкома партии, ныне Генеральному директору совместного российско-шведско-германского предприятия, он продал квартиру на Невском, а «Волгу» – какому-то рыночному боссу. И в ожидании визы поселился у кого-то за городом. Сто тысяч долларов он сумел переправить, как он говорил, «за бугор», а остаток в тридцать пять тысяч привёз к нам и передал их на хранение Шуре Плоткину, заявив, что такую сумму он может доверить только Моему Шуре. Ибо все остальные его друзья – жулики и прохвосты!

– Я не государства боюсь, не ментов, – сказал он тогда Шуре. – На сегодняшнее государство я болт положил, а ментов покупаю, как хочу. Я боюсь обыкновенного пошлого рэкета. Они за пять долларов кому угодно глотку перережут. А тут – тридцать пять тысяч!..

– М-да… – сказал тогда Шура и посмотрел на меня.

– Представляешь, Шурик, как они будут из меня эти доллары вытряхивать?! Раскалённым утюгом по спине, иголки под ногти, за ноги подвешивать…

– А ты хочешь, чтобы это всё досталось мне, да? – рассмеялся тогда Шура. – И утюг, и иголки, и за ноги…

– Шурка! Ну не сходи с ума!.. Ну что ты сравниваешь? Кто ты, и кто я?! У меня же на всех рынках места откуплены – на Кузнечном, на Сытном, на Некрасовском, на Торжковском, на Калининском… Что же ты думаешь – Люди не понимают, сколько это стоит и что за этим стоит?! А у тебя, Шурик, извини, конечно, эти бабки никто искать не станет. Кто тебя будет принимать всерьёз?

– Мартын! – тут же ответил ему Шура.

– Верно. Разве что Мартын. А за мной охота идёт, как за соболем!

– Ладно, «соболь», – сказал ему тогда Шура, и я увидел, что ему всё это жутко не нравится! – Оставляй свои деньги и вали к ебене матери. Мне работать надо. Заберёшь, когда захочешь. Всё. Чао!

Причём весь этот разговор происходил именно в то время, когда, у нас с Шурой денег даже на хек не было, а задолженность за газ, воду, электричество, телефон и квартиру «превысила всякие допустимые пределы», как нам заявили на собрании нашего жилищного кооператива.