В эту минуту я заметил, что мистер Гилдерслив, повернувшись, подал знак приставу, который незамедлительно удалился. И прежде чем мистер Барбеллион, поднявшийся с места, успел заговорить, мистер Гилдерслив его опередил:

– Милорд, прошу извинения у вас и у моего ученого собрата за то, что его перебиваю, но я вынужден ходатайствовать перед судом о позволении мастеру Клоудиру покинуть зал.

– Я не вижу, мистер Гилдерслив, никакой в этом необходимости, – отвечал председатель. – Продолжайте, мистер Барбеллион.

Мистер Гилдерслив, опустившись на сиденье, сердито взглянул на Эмму. Едва мистер Барбеллион открыл рот, как пристав вернулся вместе с Фрэнком.

– Милорд, – начал мистер Барбеллион, – при менее чрезвычайных обстоятельствах ни сторона, которую я представляю, ни я сам никоим образом не желали бы лишить юношу опеки семейства, с которым он связан узами родства и привязанности.

В этот момент Фрэнк и пристав приблизились к нам, но Эмма жестом велела им отойти. Озадаченный словами мистера Барбеллиона, я пытался уловить смысл дальнейшей его речи, но тут мистер Гилдерслив опять встал с места и мистер Барбеллион запнулся, ошеломленно на него глядя, а затем повернулся к председателю с поднятыми в изумлении бровями, словно до глубины души потрясенный беспредельно наглым выпадом коллеги.

– Прошу прощения, милорд, – смело заговорил мистер Гилдерслив, – но еще до того, как последовали дальнейшие директивы, я уже имел честь доложить вашей милости, что присягающее лицо перенесло тяжкую болезнь и его умственные способности полностью не восстановились. В высшей степени желательно освободить его от необходимости присутствовать в зале суда.

Так вот что он втолковывает председателю! В целом происходящее мне не нравилось. И какие-то слова, только что услышанные, застряли в памяти. Почему это я связан с Портьюсами «узами родства»?

– Просьба представляется вполне обоснованной, – заключил председатель. – У вас есть возражения, мистер Барбеллион?

– Напротив, милорд. Что касается представляемой мною стороны, то прочное здоровье оставшегося наследника имеет решающее значение для наших интересов, а посему и вопрос об учреждении над ним опекунства обладает чрезвычайной важностью.

– Очень хорошо, мистер Гилдерслив. Мастер Клоудир может удалиться. Но прежде чем он покинет зал, мне хотелось бы услышать, каковы его собственные пожелания. – Он устремил взгляд на меня: – Скажите мне, мастер Клоудир, согласны ли вы с учреждением, в соответствии с законом, опеки над вами со стороны семейства, которое в настоящее время взяло на себя заботы о вас?

Я молчал: мне требовалось время для того, чтобы обдумать только что услышанное.

– Итак, юноша, – после короткой паузы продолжил председатель, – охотно ли вы примете попечение над вами и отцовскую власть, вплоть до вашего совершеннолетия, со стороны вашего дяди?

– Он мне не дядя! – выкрикнул я. – И я этого не хочу!

– Джонни! – прошипела Эмма мне в ухо. – Что такое ты говоришь?

– Милорд, – подал реплику мистер Гилдерслив, хмуро взглянув на меня и одновременно выражая приподнятой бровью солидарность с судьей.

– Что именно вы имеете против? – поинтересовался у меня председатель.

– Они замыслили недоброе! – выкрикнул я. – Не знаю почему, но я им не доверяю.

Эмма обратила ко мне лицо, которое мне никогда не забыть: холодное, суровое, пылающее гневом.

– Вы достаточно ясно изложили свое мнение, мистер Гилдерслив, – с важным кивком объявил председатель. – Это весьма прискорбно. Юноша может удалиться.

Мистер Гилдерслив движением подбородка подал знак Фрэнку и приставу: те, схватив меня, заломили мне руки за спину. В ответ я начал сопротивляться и громко вопить, но Фрэнк зажал мне рот ладонью, поднял меня, перекинул через плечо и быстро понес к выходу, а пристав устремился вслед, придерживая меня за ноги.