Приняв решение, я немного успокоился и попытался свести воедино все мне известное. Матушка как будто думала, что взломщик, побывавший у нас несколько лет назад, и мистер Барбеллион были посланы одним и тем же врагом. Но ведь могло быть и иначе: мистер Барбеллион обнаружил наше убежище из-за неосторожных слов, несколько месяцев назад сказанных мною Генриетте и ее спутнице. И что такое он намекал по поводу нашей фамилии? А если «Мелламфи» – не наша настоящая фамилия? Да разве такое возможно? Как дом – это дом, так я – это Джон Мелламфи. Может ли у меня быть «настоящая» фамилия, которой я даже не знаю? И что же, ее носит настоящий «я», тоже мне не известный? Эта мысль не укладывалась в голове.

Было уже поздно, но матушка не шла. Я прислушивался, ловя ее тихие шаги в коридоре. Ждал долго, но тщетно. И вот наконец дождался. Но бес противоречия заставил меня закрыть глаза и притвориться спящим. Я слышал, как матушка шагнула в дверь, немного постояла и тихо удалилась. Когда она ушла, я пожалел, что не окликнул ее, но было уже поздно.

На следующее утро, сойдя к завтраку, я хотел помириться с матушкой, но решил не делать первый шаг. Однако матушка поздоровалась со мной холодно, словно обижаясь на то, что я накануне не дождался ее и уснул.

– Я в самом деле очень сержусь из-за твоего вчерашнего поведения, Джонни, – сказала она. – Ты должен извиниться за свои слова.

Я собрался было возмутиться, но тут вошла испуганная Сьюки:

– Вот это только-только принесла письмоносица, мэм.

Она протянула матушке письмо, обведенное, как я заметил, черной каймой.

– Мартин! – вскричала матушка, хватая листок. Пока она быстро читала письмо, я следил за ее лицом. Она закусила нижнюю губу, потом подняла на меня печальный взгляд. – Да, он умер. Два дня назад.

– Ух! – выдохнула Сьюки. – Выходит, это не о моем папаше!

– Займись своей работой, Сьюки. – Сьюки вышла, а матушка через стол потянулась к моей руке. – Никого у нас теперь нет, Джонни, только мы двое.

– Ты очень горюешь?

Она тихо покачала головой:

– Смерть стала для него избавлением. Но нашу жизнь это осложнит. Видишь ли, это его дом.

– Его дом! – Прежде я не сомневался, что это дом моей матери.

– Да, он много лет принадлежал его семье. Его отец служил управляющим в соседнем имении, и дядя Мартин в детстве жил здесь со своей матерью. Он сдавал нам дом, можно сказать, задаром, но вдова в письме говорит, что ей придется назначить настоящую плату: сорок фунтов в год!

– Вот противная! Она, должно быть, жуткая старуха.

– Нет, ты попал пальцем в небо. Она всего на несколько лет старше меня.

– А она будет так же получать письма от мистера Сансью и переправлять тебе?

– Какой же ты премудрый, Джонни! – взволновалась мать. – Откуда ты об этом узнал?

– А правда, что «Мелламфи» – не наша настоящая фамилия?

Она схватилась за голову:

– Пожалуйста, только не начинай все сначала, Джонни. Хотя нет, ты должен знать. Ненастоящая.

– А какая настоящая?

– Нет, не скажу. Пока не скажу. Когда-нибудь ты обо всем узнаешь.

– Тогда скажи хотя бы, откуда взялась фамилия «Мелламфи»?

– Я ее выбрала случайно. Увидела на вывеске.

От этой мысли голова моя пошла кругом. Если такое важное, такое содержательное, казалось бы, название, как фамилия человека, может оказаться бессодержательной игрою случая, то, вероятно, и все названия вообще – или даже все слова, ибо что они такое, как не названия? – столь же случайны и лишены глубинной связи с понятиями, ими обозначаемыми? Тут я содрогнулся.

– Пожалуйста, объясни почему, – взмолился я.