После этого маршал даёт оценку деятельности самого Г. К. Жукова под Курском. Он утверждал, что Георгий Константинович за весь период подготовки к битве на Центральном фронте якобы ни разу не появился и, прибыв на его КП лишь 4 июля 1943 г., уже утром следующего дня убыл на Западный фронт. О том, что дело обстояло далеко не так и заместитель Верховного по несколько дней подряд в марте – июне бывал в штабе его фронта, войсках 13, 48 и 70A и по долгу службы решал значительный комплекс вопросов, связанных с подготовкой к операции, сегодня факт бесспорный. Спорную оценку давал К. К. Рокоссовский в письме и работе в ходе подготовки к Курской битве своего соседа Н. Ф. Ватутина. «Более удачные действия войск Центрального фронта, – настаивал Константин Константинович, – объясняются не количеством войск противника, а более правильным построением обороны».

Маршал, вероятно, запамятовал, что его фронт к 5 июля 1943 г. даже по оценке советских историков, которые были известны уже тогда, имел на 2740 стволов больше[149], чем Воронежский, а ГА «Юг», действовавшая против войск Ватутина, располагала в 1,5 раза большим количеством бронетехники, чем 9A ГА «Центр», наступавшая южнее Орла. Всего же против Воронежского фронта действовали не 14 немецких дивизий, как пишет К. К. Рокоссовский, а 17. В то время как против его войск враг бросил в полном составе лишь 15, и их уровень укомплектованности был разный: на севере Курской дуги – ниже, а на юге – выше. Тем не менее аргументы сторон, их точки зрения, приводившиеся факты, изложенные на бумаге, стали ценнейшим источником информации для историков. Хотя, к сожалению, в 1960-е гг. до специалистов и широкой общественности в полном объёме они не дошли.

Читая мемуары К. К. Рокоссовского «Солдатский долг», опубликованные в 1968 г., трудно отделаться от ощущения, что на протяжении всей книги, несмотря на довольно корректное описание событий войны, к Н. Ф. Ватутину автор относится со скрытой неприязнью. Причина, на мой взгляд, кроется в том числе и в добрых, товарищеских отношениях Н. Ф. Ватутина с А. М. Василевским и Г. К. Жуковым, которые он смог сохранить, несмотря ни на что, вплоть до своей трагической гибели. И, естественно, они ему в немалой степени помогали по службе, например, выйти «без потерь» из сложной ситуации после разгрома Юго-Западного фронта в марте 1943 г. Хотя он как командующий в ходе операции «Скачок» допустил ряд грубейших ошибок. К. К. Рокоссовский же не имел такой дружеской поддержки и вообще чувствовал себя среди своих коллег неуютно. Известна его фраза, которую он обронил после своего отзыва из Польши: «В России я поляк, а в Польше – русский».

Продолжительное время в советской, а затем и российской исторической литературе вокруг фигуры К. К. Рокоссовского подспудно сложилось мнение как о самом выдающемся и порядочном (в человеческом измерении) полководце периода Великой Отечественной войны. Действительно, он обладал почти уникальным сочетанием полководческого дара и рядом редких (среди его соратников) замечательных качеств характера, которые притягивали к нему и подчиненных, и просто людей. Главный маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков писал: «Я много раз думал, почему все, кто так или иначе знал Рокоссовского, относились к нему с безграничным уважением. И ответ напрашивался только один: оставаясь требовательным, Константин Константинович уважал людей независимо от их званий и положения. И это главное, что привлекало в нем»[150].

Но, к сожалению, авторы подавляющего большинства книг, в том числе и историки, забывают, что маршал в первую очередь был человеком, а следовательно, не лишён обычных для нас недостатков. Поэтому информация из его мемуаров часто использовалась и продолжает использоваться в исследованиях по Курской битве без должного критического анализа. Хотя в ней нередко встречается тенденциозность в оценках и даже ревность, как мы видели выше, относительно некоторых видных фигур Красной армии, ошибки, откровенное передёргивание фактов