– А зачем ты подсунул мне ластик, что не стирает чернила? Ведь у меня теперь нет чистой бумаги, чтоб писать. Ведь я, Арве, на той тетрадке, что мне подарили на пасху, последний раз стал писать чернилами, произнося заклинания, чтобы выдуманная мной рыба в природе не существовала. Арве, зачем ты так поступил со мной? Арве, ведь я тебя никогда не обманывал. Ведь и ты же клялся в священной роще никогда меня не обманывать. Ведь мы же клялись никого никогда не обманывать.

– Да ведь и я тебя не обманывал, – растерялся Арве, – вот подожди, придет Ляйне и все объяснит.

– Как же не обманывал? Ведь я-то думал, что этот ластик, он точно может стирать чернила. А он-то, оказывается, вовсе не может стирать чернила и вообще он не из какой не из Вышней Финляндия, а из нашего Верхнего Хутора. На нем даже цена написана, смотри: 2.50. Точно такие же ластики можно купить в магазине “Детский мир и рыбки”, сколько хочешь…

– Ничего не вижу, подожди, ты чего-то путаешь. Вот придет девочка Ляйне и все прояснит. Не может быть, чтоб этот ластик был не из Финляндии.

– Вот видишь, и ты надо мной подсмеиваешься. Как же этот ластик не может не быть из Вышней Финляндии, если на нем по-нашему написано и даже завод-изготовитель указан, вот читай: Верхнехуторский резиновый завод.

– Ничего же не видно, Оверьмне. Что ты мне показываешь, если уже темно и ничего не видно? Вот придет девочка Ляйне, и все прояснится. Потому что у девочки Ляйне лицо светится, даже в сумерках.

– Что прояснится? А?! Что здесь еще может проясниться?! А, Арве?

– Вечно ты что-нибудь придумаешь, Оверьмне! Знаешь, я что скажу тебе, Оверьмне. Зря ты выдумываешь всякие небылицы. Взял бы да написал рассказ с реальной жизни. Ну, например, про нас с Ляйне.

– Какой смысл писать про то, что уже есть?! Это неинтересно.

– Зря ты так, Оверьмне. В жизни так много интересного, ты же не знаешь, что с нами может произойти в следующую секунду. Вот, например, мы с Ляйне возьмем и куда-нибудь уедем от вас. Ты ведь не знаешь, какие у нас планы.

– Да какие у вас могут быть планы? Куда вы можете уехать? – только махнул рукой Оверьмне. – Разве что помрете ненароком.

– Типун тебе на язык, Оверьмне!

– Это тебе типун на язык. Я ведь тебя никогда не обманывал и не подсмеивался. А ты меня как подвел? Прямо к смерти моей подвел. Как мне теперь жить, раз меня все обманывают? На чем писать?

– Да подожди ты руки на себя накладывать! – испугался Арве. – Всегда можно найти выход из положения. Вот придет девочка Ляйне, и выход из положения найдется, в крайнем случае пойдем и нарвем тебе березовой коры.

– И где ты ее собрался надирать, не в городском ли уж парке? – скорчил язвительную мину местный писатель Оверьмне.

– Да хотя бы и там.

– Да ты что, ты что! – замахал руками Оверьмне. – Подсмеиваться над собой вздумал?! Грех-то какой, грех-то – надирать кору в городском парке!

– А что?

– Или ты подсмеиваешься над собой или ты с ума спятил, Арве, говорить такое себе позволяет только этот старый нечестивец Мерве, только он берет на себя такой грех – губить деревья в городском парке. Да и то люди говорят, что раньше он был колдуном и председателем леспромхоза… А ты-то ведь со злыми духами, чай, не общаешься.

– Да брось ты, Оверьмне! Неужели ты и вправду во все эти россказни веришь? Да, если вдруг окажется, что мы с Ляйне и взаправду перед тобой виноваты, то я за милую душу пойду и нарву для тебя березовой коры в парке. Да, еще и березовых листочков. Не переваливать же нашу беду на тебя. Ведь переваливать беду – это тот же грех.