Дальше.

Дальше.

В пустоту.

Такую благодатную, что впору ей отдаться. Но вдруг в руке боль вырывает меня из глубины. Кто-то вытягивает меня из воды на песчаный.

Потом пару секунд спустя солнце, одежда липнет к коже. Мужские крики. Только вот кричит не Камиль.

— Аня… – откашливаю воду, поворачиваю голову, чтобы найти взглядом девочку, но барабанные перепонки раздражает крик:

— Два часа! Два долбанных часа, а ты их чуть не угробил!

— Это случайность! — оправдывается Камиль, насквозь мокрый, как и собственно неоткуда взявшийся Никита. Вот тебе и важная работа.

Мальчишка. Но мальчишка спас меня, и, наверное, мне надо быть благодарной.

— Твое зачатие – случайность!

— Никита! — обрываю я мужскую истерику и прошу. – В машине Камиля полотенце и сухие вещи, надо принести.

— Я схожу, — вызывается Камиль, взглядом благодарит меня и уходит. Он действительно не виноват. Никто не виноват. Иногда происходят вещи от нас независящие.

Я подлезаю к свернутой клубочком Ане, что все еще покашливает, и обнимаю ее.

— Ты как, котенок?

— Это я во всем виновата. Камушек упал, и я оступилась.

— Главное ты жива, а остальное решаемо. Верно, Никит?

Я поднимаю голову, и его напряженное лицо загораживает мне солнце. Он замер статуей и не может двинуться. И слова сказать. С чего бы это?

— Никита?

— Все решаемо, ты права. Я вспылил, прости, Анют, — садится он рядом на корточки, и она сразу обнимает его за шею, утыкается и начинает хныкать. Никита смотрит на меня.

— Ты не умеешь плавать?

— Умею, когда надо, — пожимаю плечами, и невольно сердце стягивает щемящей нежностью от того, как доверчиво девочка жмется к брату.

Именно так я всегда воспринимала образ Никиты. Брата, на которого можно положиться. Это порой давало силы двигаться, бежать, сражаться. Просто фантазия о мальчике, который может вот так тебя обнять. Без сексуального подтекста.

— Никита, — подает голос Аня. – Папе нельзя говорить, а то он Алену опять ругать будет.

— Не понял. С чего бы ему ее ругать? - напрягается Никита, а мне хочется закрыть Ане рот. У них и так из-за меня отношения не очень, а если сын начнет претензии предъявлять? Опять я буду причиной?

— Аня… — предупреждающе кладу руку на детское мокрое плечико, но она продолжает.

— Папочка считает, что она плохо может на меня повлиять. И все из-за какого-то купальника. Но я не понимаю, почему? Если Алена живет с нами, значит она хорошая?

На это, столь наивное утверждение, хочется рассмеяться. Или заплакать от умиления. Ребенок видит то, что ему показывают. Если он видит картинку, он не думает, что за ней может что-то прятаться. Судя по всему, я очень быстро перестала быть ребенком. Потому что очень быстро стала видеть за фасадом гниль.

— Ты правильно говоришь. Алена очень хорошая, — огорошивает меня Никита, потому что в глазах, обращенных на меня, ни капли фальши. Вот же. Испугался, что умру, и решил изменить свое мнение? Или испугался, что трахнуть меня не сможет больше?

Или все же видел, как бросилась за Аней? Как будто могло быть иначе…

— Полотенца, — объявляет Камиль уже более серьезный, чем десять минут назад, и я ему улыбаюсь.

— Спасибо, что спас Аню.