— Эй, зачем работать… Столько девок просто сосут мужикам и катаются на порше… У меня стати есть один такой.

— Мужик, которому ты сосешь ради порше? — вырывается у меня, и Камиль округляет глаза…

— Воу, воу, девочка. Полегче… Я, знаешь ли, легко воспламеняемый… Могу и обжечь, – смеется он пошло, продолжая жечь грудь наглым вниманием, пока Никита сверлит взглядом лицо. – Но я так понял, тут уже терки со старым порше… Так что я подожду своей очереди… Я так-то вообще не жадный… Люблю делиться подружками… Да, Никитос?

Он делает шаг, но разворачивается, резко притягивает меня к себе.

Хочет поцеловать, но я отворачиваю лицо, так что его жесткие, сухие губы касаются щеки. Затем влажный шепот обжигает ухо:

— Я буду добрее, чем этот неандерталец…

Новый потенциальный «покупатель» отходит к двери. Выходит. И я, уже пылая всеми чертями ада, взбешенная от того, что только что произошло, набираю в рот воздуха. Хочу закричать, но слова Никиты сдувают меня как шарик.

— Мама ждет тебя к обеду. И оденься прилично, чтобы не думали, что ты на работе…

Презрительные слова поднимают новую волну ярости, бурю обиды, но я не успеваю и выдохнуть, как дверь хлопает. И все, что я могу сделать, это ударить в нее кулаками от бессилия. Стечь по ней ручьем с горьким рыданием и попыткой убедить себя, что это просто чувства. Это просто плата за жизнь вне улицы. Ведь за все нужно платить.

Документы? Да кому они нужны. Я жила без них столько лет… Почти без происшествий. Можно сказать, что потеряла. Можно наврать с три короба. Можно просто собраться и уйти. Не важно, как далеко. Пока у человека есть ноги, а к башке не приставлен пистолет, он может уйти куда угодно.

С этой мыслью поднимаюсь с пола, опираясь на дверь. Иду к шкафу. Там лежит рюкзак. В нем те пожитки, что были на мне, когда я здесь появилась. Беру его и почти без эмоций готова попрощаться с очередным временным пристанищем.

Впервые за много лет мне было спокойно и безопасно, впервые я буду готова расплакаться, прощаясь с местом.

Но даже здесь любой может зайти в мою комнату. Любой может предложить мне цену. Камиль – лучший друг Никиты. Теперь мне очень интересно знать, сколько друзей у Камиля. И сколько друзей у друзей Камиля.

Лучше сама.

Лучше одной.

Лучше перестать верить в хорошее в людях. Порой кажется, что стоит детям повзрослеть, достигнуть определенного возраста, они начинают гнить изнутри.

Но подойдя к двери, я снова пячусь назад. В комнату входит Мелисса. Уже облаченная в блестящую, зеленую ткань, идеально контрастирующую с ее медным шелком волос. Без стука.

— Тебя когда-нибудь насиловали? — спрашивает она в лоб, и голова начинает кружиться. Попытки, попытки. Попытки. Сотни мерзких рук и членов, самых разных форм, размеров и цветов. Порой казалось, что меня всегда окружали не люди, а звери, никогда не видевшие женщин. И я так верила, что, приехав сюда, попаду в сказку. Дура...

— Нет. Меня не насиловали, — чеканю без эмоций. Стою прямо, спина настолько вытянутая, словно меня подвесили на крюк, а ноги при этом ватные.

— Но били…- наклоняет она голову.

— Да.

Боль давно перестала быть для меня чем-то удивительным, наверное, поэтому не испытывая ее, я так кайфую.

— Я не знаю, что происходит между тобой и моим сыном, – кивает она на рюкзак, пока я ловлю воздух, как рыба на песке. — Он не говорит, а тебе сказать гордости не хватит. Только спрошу. Разве унижение от его мажористой задницы стоит того, чтобы уйти в никуда? Чтобы не попытаться стать человеком, заиметь дом, друзей, будущее, а не просто остаться сексуальной блондинкой с темным прошлым без документов? Стоит?