– А уж и заслужила бы я вам.

Василиса подмигнула Лифанову и продолжала:

– А для житья мне даже и одной комнатки довольно. Это ведь я только теперь в этот-то флигелек переехала, а раньше, при управляющем, я в большом доме жила. Да вот дернула нелегкая генерала перед Пасхой дочь свою, Лидочку бесценную, от тетки из Петербурга погостить выписать! Удивляюсь генералу! Надо полагать, он совсем спятил с ума. И самим-то жрать нечего, жила дочка у тетки в довольстве, а тут вдруг на молочный суп да на картофель ее к себе привез. Черт лысый! – выбранилась Василиса и опять спросила: – Так как же? Извините, позабыла, как вас величать.

– Мануил Прокофьич, – подсказал Лифанов.

– Так как же, Мануил Прокофьич, насчет меня-то? Вы вот что… Вы подумайте, а я подожду до послезавтра, когда вы переедете сюда. Уж так бы хорошо, так хорошо было мне здесь у вас остаться! А нрав мой кроткий, это ведь я так только борзюсь, потому люблю разговаривать. У меня характер послушный. Чего вы смеетесь? Право слово… Вот и теперь. Приказывайте, куда мне переместиться к послезавтрему. Все для вас сделаю.

– Да генерал на неделю сюда переедет, где вы, а вы в домик садовника.

– Ну, хорошо, хорошо. Видите, какая я сговорчивая! – подхватила Василиса.

– Вот и ладно. А только и там, барынька, больше чем неделю оставаться нельзя.

– Ну, вы добренький, вы подумаете. Может быть, как-нибудь. Я по глазам вижу, что вы добрый.

Она улыбнулась, опять стрельнула глазами в Лифанова и своею рукой погладила лежавшую на столе мягкую руку Лифанова с обручальным кольцом.

– Да чего тут думать-то? Думать-то тут нечего! – отдернул он руку и, вставая из-за стола, прибавил, осклабясь во всю ширину лица: – Ах, какая вы женщина! То есть просто удивительно какая!

– Самая простая. То есть вот простота-то! Только куда ж вы? Надо вторую чашку, – сказала Василиса.

– Не могу-с… Благодарим покорно на угощении. Ко дворам пора. Своя собственная баба будет к ужину ждать.

– Нацелуетесь еще со своей-то. Выпейте еще. А мне так приятно с вами разговаривать. Вы все на окно оглядываетесь. Боитесь, что кто-нибудь увидит? Ах, какой беспокойный! Ну, хотите, так я окно занавеской закрою.

Она бросилась к окну и задернула кисейную занавеску, висевшую на шнурке.

– Да не надо, ничего не надо. Я еду, – останавливал ее Лифанов и пятился в кухню.

– Экий вы какой несговорчивый! Ну да ладно. Подождем до послезавтрого. Так до послезавтра? – спросила она и сама протянула ему руку, даже взяла его руку. – Надо вас проводить. Сейчас только платок на себя накину, – прибавила она и, покрыв голову шалевым платком, вышла за одевшимся уж в кухне Лифановым на крыльцо.

Маляр и кровельщик стояли в отдалении. Был и Левкей с ними, жарко что-то рассказывая.

– Едете, Мануил Прокофьич? Можно и нам отправляться? – спросил кровельщик Гурьян. – Я и Евстигнея захвачу. У меня подвода.

– Отправляйтесь… – кивнул им Лифанов, косясь на Василису, и сказал ей: – Уходите, барынька, уходите. Довольно меня провожать.

Левкей побежал к сараю, где стоял тарантас Лифанова, сказать, чтобы кучер подъехал к крыльцу.

Кучер сейчас же подъехал. Лифанов влез в тарантас. Василиса стояла на крыльце, кутаясь в платок, и, снова стрельнув глазами, сказала Лифанову:

– Теперь, наверное, вас во сне видеть буду. Наверное… Уж я себя знаю…

Приезд Лифанова, решительно объявившего, что выезжать Пятищеву надо непременно к послезавтра, произвел в семье его страшный переполох, доходящий до болезненного состояния почти всех членов ее. Все и раньше знали, что дом должен быть очищен, но по своему легкомыслию думали, что это можно сделать не так скоро, а потому день за днем и отдаляли решение, куда им деться. Теперь же вопрос этот становился ребром. Лифанов еще сидел с Пятищевым в столовой и требовал от него неотлагательного выезда, как со старухой-княжной сделалась в ее комнате истерика. Она то рыдала, то нервно хохотала, произнося при этом заочно бессмысленные угрозы Лифанову, упоминая при этом имена губернатора и некоторых высокопоставленных лиц, которые, по мнению ее, должны будут заступиться за нее. Капитан и Лидия были при ней, успокаивали ее, отпаивали валерьяной и давали нюхать спирт.