», как выразился бы по такому неординарному случаю М. Мамардашвили, то он явился сразу как самый мощный и порождающий естественный язык, перекрывающий все окультуриваемое человеком пространство целиком. Если характеризовать его вообще, то язык предстает как отлаженная система символической коммуникации. Его слова, жесты, мимика и всякие другие знаки служат сигналами-символами для лингвистической координации человеческого поведения. В новосозданный коммуникационный круг включаются затем в силу «каскадного эффекта» многочисленные понятия из окружающей среды и антуражные предметы последней, так что символознаки оказываются связанными еще и с мысленными слепками объектов и явлений. Так начиналось мышление. Поскольку символы всегда являются проекциями идей, в этой части креативного сознания, по представлениям Ч. С. Пирса, «символы дают нам средства мыслить о мыслях… Они позволяют нам, например, создавать Абстракции, без которых мы бы лишились великого двигателя науки… Символы суть сама подоснова нашего разума, поскольку быть орудием абстракции является главной функцией символа». Также можно далее логично утверждать, «что и без слова и имени нет вообще разумного бытия, разумного проявления бытия, разумной встречи с бытием… Нет без слова имени также и мышления вообще», как об этом позже заявит А. Ф. Лосев.

Ментальная роль символа-жеста в культуре стала подобной статусу клетки в биологическом организме, которая структурно оформила жизненное биопространство, что в согласии с одной из смелых теорий последних десятилетий стало пространством познания. Если роль первого подсказала нам «глубинную» концепцию культуры, то главенствующий иерархический статус клетки подсказывает нам «глубинную теорию» жизни, до которой нам пока что нет дела. Незаурядная роль элементарной физической частицы точно так же естественно подводит нас к непроглядной «бездне» материи. То, и другое, и третье суть элементарные составляющие жизни, материи, духа – некая предельная концентрация креативной «плазмы», что лежит глубже человека и мира как основа этого мира и мыслящего человека.

Значит, жест не только древнее культуры и ее мышления, но и значительнее, а возможно, и ценнее всего остального, что благодаря ему наработано в лингвовселенной знака и лингвовселенной культуры, поскольку он оказывается нежданным создателем всей человеческой психосферы в целом. Материальная Вселенная или, более конкретно, галактика Млечный Путь и ее Солнечная система уже как бы ожидали свой космический Разум и его ментальное воплощение в человеке. Так что к тем более чем трем десяткам параметров, рассчитанным на живое мыслящее существо, каким явился вселенский актуализирующий Homo sapiens, необходимо, наконец, добавить и то самое существенное, без чего сообразительный первопредок-гоминид не мог бы продвинуться в развитии своей сообразительности ни на шаг. Это – геокосмический первоязык, язык всеблагого космического жеста, отражающего свето-теневое мерцание звездной бездны и тем устанавливающего ментальные параметры по астрофизическим канонам слепленного человека. В Библии сказано: «из глины». Так что все было на самом деле основательно предподготовлено к явлению «царя природы» человека великим Антропным принципом и звездной его колыбелью, заблаговременно обустроенной, прежде чем он научился по «грамматическим» правилам Космоса жить, говорить и творить.

Что касается конкретного языка человеческой особи, то тут возникают разночтения. Естественный этноязык представляет собой последовательное воплощение быстротекущего времени, тогда как для разговора о вечном и вневременном он малопригоден. И только Язык с заглавной буквы как язык музыкального жеста: сознание человека было разбужено именно звукосферой, а не чем-то иным, способен «разговорить» немую ноосферную бесконечность. «После тишины лучше всего невыразимое способна выразить музыка», по мнению Олдоса Хаксли. В той же мере, как поэзия явилась началом прозаической речи, так и музыка, отражающая жизнь чувств и жизнь духа, стала началом экзистенциального Жеста, органически сопряженного с мыслью. Отсюда генератором всякой помысленной идеи становится ее мелодический посыл, идущий из физического космоса как вечного, надвременного, надъязыкового обиталища вселенского порядка, каждый данный момент преодолевающего панхронный хаос.