Переход на позиции многолинейного эволюционизма является не столько уточнением теории Чайлда, сколько разрывом с ней, ибо универсальность и диффузионизм лежат в самой основе чайлдовской картины мира. Концепция многолинейной эволюции описывает реальность гораздо лучше, но одновременно приближает исследователя к логическому тупику – нескончаемым спорам о таксономии и числе подобных путей, и по мере накопления наших знаний число это все растет. Выход за пределы переднеазиатского ареала ставит под сомнение также и приложимость термина «революция» к процессам становления производящей экономики и цивилизации. Массон и Башилов попытались доказать, что в сравнении с длительностью палеолита даже и затянувшийся переход к производящему хозяйству должен рассматриваться как скачок. Для этого длительный период «сложения предпосылок» революции отделялся от нее самой[105]. Вопрос этот, что называется, философский: оперируя одними и теми же фактами, легко прийти к прямо противоположным выводам в зависимости от изначально принятых постулатов. Факты же очевидны: трансформация не только форм хозяйства, но и всех сторон жизни людей (размеры интегрированных коллективов, типы поселений и жилищ, разнообразие и характер типов предметов материальной культуры) были действительно революционны в докерамическом неолите Леванта и в позднем убейде – уруке, но в доколумбовой Америке прямых соответствий подобным переворотам подобрать невозможно. В Китае от окультуривания первых растений до появления города и государства прошло немногим меньше времени, чем в Древней Америке (VII – первая четверть II тыс. до н. э.), а в траектории развития легче обнаружить соответствия стьюардовской схеме, описывающей усложнение политической организации (см. ниже), нежели чайлдовским революциям[106].

В качестве «многолинейных эволюционистов» оба, Массон и Стьюард, противоположны Чайлду. В то же время Стьюард и его последователи шли по принципиально иному пути, нежели Чайлд и Массон. Опираясь преимущественно на этноисторические и этнографические, а не на археологические источники, пользуясь америндейскими и океанийскими, а не переднеазиатскими данными, американские антропологи создали не социокультурную, а социополитическую периодизацию доистории, знаменитую band – tribe – chiefdom – state.

Как возникала и уточнялась эта периодизация, многократно описано[107]. Главным в ней стала концепция вождества, «протогосударства-чифдом». Сложившись в рамках школы Стьюарда, она окончательно сформировалась в работах Салинса, Сервиса, немного позже Карнейро, еще позже Эрла и др. Вооруженные данной концепцией, Фленнери, Маркус, Дреннан, Сендерс, Уэбстер, Спенсер, Редмонд и другие американские археологи исследовали становление сложных обществ сперва в Мезоамерике, а затем и в других областях Нового Света, без лишнего шума похоронив ольмекскую и прочие «загадки» и публикуя вместо статуй и росписей выкладки с оценками плотности населения и урожайности кукурузы для разных периодов и долин. Что касается Уайта, то его идеи сделались настолько общепринятыми среди американских археологов, что на их автора почти перестали ссылаться.

После Чайлда концепция вождества явилась одним из важнейших достижений социальной антропологии. Однако проникновение этой американской концепции на европейскую почву натолкнулось на те же непреодолимые трудности, что и проникновение идей Чайлда в Новый Свет. Правда, сопоставив океанийские вождества с данными по археологии доисторической Европы, К. Ренфрю сделал большой шаг к созданию целостной картины истории, к интеграции ее ранее несопоставимых фрагментов