– Прости, прости, Куколка! Что я несу? – опомнившись, залепетала мать и погладила руку дочери на своем плече. – Все будет хорошо. Ты же у меня умница.

– Конечно, мам, – всхлипнула девушка. – Я еще всего добьюсь, вот увидишь. Я буду стараться еще сильнее. И стану еще лучше.

– Да, да, конечно, – мать звучала удрученно, будто не верила ни единому слову. – Давай, что ли, чай попьем. Твой любимый пирог уже готов.

Дальше она все делала молча. Методично и ловко вынула пирог из духовки, легким движением ножа разделала его на равные доли, выставила тарелки с розочками на стол и на каждую плюхнула по куску. Горячий аромат лимона заполнил кухню. Цитрус приободрил обеих и придал уюта грустному вечеру. Слезы вскоре высохли, но осадок все равно остался. Каждая в глубине души расстраивалась из-за того, что огорчила другую. И каждая нелепо это скрывала. Было тяжело разговаривать, поэтому они долго жевали и часто запивали пирог японским жасмином. А потом быстро разошлись по своим комнатам. Татьяна еще долго ворочалась перед тем, как уснуть.

Она с тревогой думала о будущем, которое представлялось большим темным пятном –нельзя было выделить ничего конкретного. Девушка крутила в руке белую фарфоровую статуэтку юной балерины с ее лицом. Мать отлила ее на заказ и подарила, когда дочь поступила в академию. Татьяна хранила ее как реликвию, постоянно протирала и разговаривала с ней, когда было не с кем поговорить. Но теперь сказать ей было нечего, даже фарфоровой себе. Уголек надежды, что старания и труд все перетрут, совсем истлел в душе, погашенный окончательно сегодняшними слезами.

Татьяна прокручивала в голове, как тренировалась перед экзаменом Муравьева, которой прочили великое будущее в балете. О ней ходило множество слухов и, казалось, все они были неправдой, но одно про Муравьеву было ясно: она талантлива и обожает балет. В каждом ее движении сквозила радость и легкость. Татьяна всегда восхищалась ее изящностью, прыткостью и гибкостью, всегда с восторгом смотрела на то, как она танцует. Хотя знала, что даже Муравьевой балет дается нелегко.

Девушка от природы имела среднюю комплекцию и высокий рост, но морила себя диетами и тренировками и к выпуску стала изящнее и утонченнее всех остальных. Она пропадала в зале и действительно наслаждалась, когда делала очередное фуэте. И будто не нуждалась ни в какой поддержке. Все считали ее высокомерной, и высокомерие порой проявлялось в холодных фразах или замечаниях другим. Но Татьяна полагала, что Муравьева стала такой от усталости и одиночества. Друзей у нее не было. Все ей завидовали и недолюбливали, считали, что она смотрит на них свысока. Вела она себя отстраненно, все свободное время тренировалась, вечеринки пропускала, разговаривала неохотно. Впрочем, одного ее таланта было достаточно для того, чтобы нажить немало врагов.

Такой в том числе была подружка Татьяны – Даша Семенова, первая девочка с которой она познакомилась в академии. Татьяне всегда казалось, что Даша тратила на ненависть к Муравьевой гораздо больше сил, чем на тренировки, что и мешало ей стать лучше. Однако она тоже была хороша, порой великолепна в танце и отдавалась этому полностью. В отличие от Татьяны.

Она им даже не завидовала – настолько низко сама себя оценивала как балерину. Девушка искренне восхищалась другими и каждый раз убеждалась, что никогда так не сможет. Порой Татьяне казалось, что Даша дружила с ней только потому, что она ни в какой степени не могла составить ей конкуренцию. Но слепая вера и любовь матери долго оставляли Татьяну в уверенности, что она добьется успеха, поэтому ни о чем другом, кроме балета, она даже не помышляла.