Кстати, в этой же Долине Бедных, неподалеку от парка, находилась и вилла Ахава Какаяна, на которую не позднее завтрашнего дня Франкенштейн обязан был доставить куклу в лучшем виде. Моя гибель в пучине под самыми окнами безжалостного магната при должном освещении прессой приобретала, таким образом, дополнительный социальный подтекст.

Бодрой трусцой утопленника я сбежал к сияющему пруду. Окрестности водоема, благодаря рачению паразитирующей верхушки общества, менялись к лучшему буквально на глазах.

Когда-то здесь, на склонах лесистого оврага, сдавали лыжные зачеты студенты-педики, играли в военно-спортивную игру «Зарница» учащиеся средних школ, а летом, среди бурелома, бухАли жуткого вида татуированные типы в семейных трусах и катались на тарзанке прокуренные подростки. Теперь Наныкинский лес фактически не отличался от средней руки черноморского курорта. Те же симпатичные кафешки под открытым небом, те же стоянки для автомобилей, фонтанчики, парапетики и икэбанки. Те же, между нами говоря, общественные туалеты с бумагой и мылом, которых на территории нашего города не возводили со времен последнего визита Леонида Ильича Брежнева в январе 1977 года.

На полянке у пруда рука неведомого самаритянина успела убрать вчерашние окурки, пустые упаковки и жестянки. Погода в этот час (девять тридцать утра) была великолепна, не жаркая, но приятно освежающая. Ровная травка лужайки была накрыта зыбкой узорчатой тенью корявого древнего дуба, помнившего, поди, ещё самого Наныкина, а по ломкому сиянию озера скользили коричневые утюги уток.

Если акт самоубийства предполагает интимность и эстетику, то выбор места и времени был сделан как нельзя более удачно. Мир был прекрасен, как он только может быть прекрасен в данной точке земного шара. Людей же в этом мире не было. Мои сограждане даже в такую погоду отчего-то не выстраивались на рассвете в очередь к единственному в городе приличному месту отдыха, а кое-как сползались сюда часам, этак, к двум.

Первым делом я приступил к составлению посмертной записки, которую очевидцы обнаружат по извлечении моего тела из воды бравыми водолазами МЧС. Не люблю пафоса, но самоубийство без посмертной записки – все равно что террористический акт без оглашения политической ответственности – просто безобразие. Это смахивает на несчастный случай, если не на уголовщину.

Цель моего текста была чисто информационная. Он призван был, с одной стороны, избавить правоохранительные органы от тех ничтожных усилий, которые они обычно прилагают при выполнении своего служебного долга. С другой же стороны, он должен был дать правильный ориентир местной журналистике, склонной к самым нелепым выдумкам в поисках мелких сенсаций.

Без единой поправки я написал:

Погибаю по странной прихоти небезызвестного Ахава Какаяна. Причина моей смерти слишком банальна: поломанная кукла.

Ваш Александр Перекатов.

Я прижал записку обломком кирпича, который пришлось ещё поискать в этой благоустроенной зоне, разделся и нерешительно направился к мосткам. В голове бились бессмертные строки:

Трусы и рубашка лежат на песке. Никто не плывет по опасной реке.

Я решил мужественным кролем заплыть на середину, а там, как Мартин Иден, занырнуть на невозвратную глубину. Если же глубина пруда окажется недостаточной, я могу плыть под водой до тех пор, пока не захлебнусь. То есть, выражаясь языком милицейских протоколов, моя смерть наступит в результате асфиксии.

Я пружинисто оттолкнулся от нагретых мостков, следя за тем, чтобы руки были сведены над головой, а носочки красиво оттянуты. «Жаль, что меня никто не видел», – сказал мой внутренний голос в тот момент, когда бутылочно-мутная вода забурлила вокруг, навстречу ударил донный холод, и плавки, соскользнув с моих бедер, уплыли в водную пучину. Отправляясь топиться, я забыл как следует подтянуть резинку на трусах.