- За квартал, дорогая лирра, а вы что подумали? – тут же сориентировалась Елена. – Домик совсем маленький, кухня да комнатка, зато и топить несложно. А дрова вам Михаил принесет. Мне, знаете ли, дровами мэр помогает... бесплатно. Так что одним беспокойством меньше.

- А поглядеть можно?

- Да, разумеется. Михаил, проводи лирру.

Домик действительно был крошечным, почти незаметным среди кустов и деревьев, но кирпичным и на вид вполне крепким. Внутри все было очень скромно: в кухне небольшая плита, стол со стулом и ларь для овощей, в комнате – узкая кровать, кресло и шкаф. В целом совсем неплохо для одинокой женщины. Меня более чем устраивает, особенно, если дрова бесплатные.

Вернулись в большой дом.

- Мне всё нравится, льера Гдлевская, – сообщила я хозяйке. – С радостью перееду. Вещей у меня немного.

- Прекрасно, душенька моя, но с одним условием. Я – женщина одинокая. Сами видите, и на улицу мне выехать зимой просто невозможно. Приходите ко мне пару раз в неделю на чай – и я буду совершенно счастлива.

- С удовольствием, льера Гдлевская. Пару раз не обещаю, потому что выходной у меня только один. Но загляну непременно.

Мне была интересна эта женщина. В ней чувствовалась какая-то загадка и, безусловно, воспитание.

Вернулась «домой» счастливая. На дворе стояли сани, суетились лакеи. Лисовский вернулся. Это меня обрадовало – я люблю наши вечерние посиделки. Пожалуй, это единственное преимущество жизни в этом доме. Радостная, пробежала в свою комнатушку и досадливо вздохнула: пыльно, тесно и темно. Полы бы вымыть... но это слишком сложно. Надо бы горничным замечание сделать. Мы же на них готовим, а они наши комнаты не моют. Несправедливо. Пальто повесила на гвоздик, сапожки в угол. Платье пришлось переодевать – у этого подол весь мокрый от снега. Отросшие волосы заплела в короткую куцую косичку.

На кухню бежала, словно девочка молоденькая. Словно мне и не сорок. Словно и не было всего... что в прошлом осталось.

Сколько месяцев я здесь? Сейчас в Москве февраль. Новый год я благополучно пропустила. Прикрыла глаза, представила блестящие улицы, каток на ВДНХ, Красную площадь... Всё это было как-то совершенно нереально. Словно я об этом в какой-то книге прочитала. А ведь у меня там, в том мире, дочка и внуки, которых я ни разу не видела. Скучаю ли я по ним? А вроде бы и нет. Я про Машку почти не вспоминаю. Ну как не вспоминаю – не болит у меня. Пока не начинаю в больное место тыкать – не болит. Только когда Лиску вот такую, как сейчас, съежившуюся на стуле, вижу - думаю, что она мне дана вместо дочки. Тоже девчонка в жизни горя хлебнула, сирота при живых родителях. Она родилась в очень многодетной семье – то ли одиннадцать там детей, то ли больше уже. В двенадцать лет ее отдали в дом Лисовских в услужение, и с того момента о ней родители не вспоминали. Мне это дико. То есть я понимаю, что такое – куча детей, которых нужно кормить и одевать – сама через похожую ситуацию прошла, но вот как можно взять и ни разу не навестить своего ребенка – этого не понимаю.

- Лис, – тихо позвала я девочку, задремавшую за столом. – А ты родителей давно видела?

- Давно, – погрустнела Лиса. — Когда с Беляной ездили обувь чинить. Мимо проезжали, я забежала домой. Это осенью еще было.

- И как? Не скучаешь по дому?

- По сестренкам скучаю. А так... здесь тепло, еда всегда есть. Читать и писать вы меня учите. Я домой не хочу, лирра Ольха! – в голосе Лиски паника.

- Лисонька, так я не предлагаю тебе туда насовсем уезжать. Просто... – я вздохнула (вспомнила Машку, расклеилась в очередной раз). – Давай корзину еды соберем. Яблок купим, пирожков. И навестим твоих.