Посмотрел бы я на Тома и Матье, смеющихся над нормальными детьми на улице.

Мир встал бы с ног на голову.

Идет дождь. Жозе привела детей с прогулки пораньше и пытается накормить Матье.

Тома в комнате нет. Я выхожу в коридор. На вешалке – комбинезон Тома, с прогулки сохранивший форму тела ребенка, как будто его только сняли. Я возвращаюсь в комнату с видом оскорбленного отца.

– Жозе, зачем вы повесили Тома на вешалку?

Она глядит на меня в недоумении.

Я продолжаю розыгрыш: «Если мой сын инвалид, это еще не повод его вешать».

Жозе не сломалась, ответила:

– Ему надо подсохнуть, месье, он промок.

Мои сыновья добряки. Когда мы приходим в магазин, Тома бросается с поцелуями ко всем без исключения: к молодым, старым, богатым, бедным, к пролетариям и аристократам, к белым и черным. Никакой дискриминации.

Народ недоумевает, когда двенадцатилетние парни лезут с объятиями. Одни шарахаются, другие позволяют себя облобызать, а потом со словами «как мило!» вытирают лицо платком.

Матье и Тома действительно милые. Они, словно невинные младенцы, не знают, что такое зло. Как будто родились до грехопадения Адама и Евы, в мире, где природа была благосклонной, все грибы – съедобными, а тигры давали гладить себя по голове.

В зоопарке Матье и Тома и правда постоянно лезут к тиграм. Еще они любят дергать за хвост кота, который почему-то не царапается, наверное, думает: «Надо к больным деткам отнестись с пониманием».

Интересно, тигр бы тоже отнесся с пониманием?

Предпочитаю прояснить вопрос, прежде чем дергать за хвост тигра.

Когда я гуляю с детьми, мне кажется, что они – марионетки или тряпичные куклы. Они легкие, хрупкие, они не растут, не толстеют, в четырнадцать лет выглядят на семь, они гномики. По-французски не говорят, говорят на каком-то волшебном языке, а иногда мяукают, рычат, лают, пищат, кудахчут, стрекочут, верещат, кричат. Я не всегда их понимаю.

Что у них в головах? Кажется, ничего хорошего. Может, помимо соломы, мозг размером с птичий, или старый сломанный радиоприемник, или еще какой хлам. Плохо спаянные электропровода, транзистор, маленькая мигающая лампочка, которая то и дело гаснет, и заезженная пластинка.

Неудивительно, что с таким мозгом у них интеллект на нуле. В Политехническую школу им никогда не поступить, а как бы я гордился… Сам-то я по математике одни двойки получал.

Недавно я чуть не упал на месте. Застал Матье за чтением книги. С волнением я подошел поближе.

Матье держал книгу вверх ногами.

Мне всегда нравился журнал «Хара-Кири»[8]. Однажды я даже хотел предложить им обложку. Собирался одолжить у своего брата, студента Политехнической школы, его форму с треуголкой, нарядить Матье и сфотографировать. Так и представляю себе подпись: «В этом году лучшим выпускником стал молодой человек»[9].

Прости, Матье. Я не виноват, что мне в голову пришла такая извращенная идея. Я не хотел тебя обидеть, напротив, я хотел посмеяться над собой. Доказать себе, что способен с юмором отнестись к собственному провалу.

Матье горбится все больше и больше. Ни массажи, ни металлический корсет не помогают. В пятнадцать лет у него осанка старика-крестьянина, который всю жизнь ковырялся в земле. На прогулках он смотрит лишь под ноги, даже неба не видит.

Однажды мне пришло в голову, что было бы здорово прикрепить к его ботинкам маленькие зеркальца, чтобы в них отражалось небо. Ну, как зеркала заднего вида у машины…

Сколиоз усилился, скоро начнутся проблемы с дыханием. Скорее всего, придется оперировать позвоночник.

Операция проходит успешно. Позвоночник выпрямлен.