Андрюша бросил высвободившуюся силу в бой. Использовав горящие танки, он создал подобие огненного шторма, и языки пламени принялись лизать сигарообразный корпус «мастодонта», затрудняя обзор и действуя на нервы экипажу, но не причиняя танку особого вреда.

Видимо, это послужило последней каплей, и наблюдатель из танка сумел вычислить нашу позицию, потому что «мастодонт» открыл огонь.

На разных уровнях война выглядит по-разному.

Для обычного пехотинца война – это когда он стреляет в незнакомого парня, а тот стреляет в него, и оба надеются успеть первыми. Это долгие изнурительные марш-броски, долгие и изнурительные часы ожидания, иногда и под артиллерийским огнем противника, и короткие минуты боя, каждый из которых может стать для тебя последним.

Для генерального штаба война – это игра в шахматы, это стрелочки на карте, математическая задача, которую нужно решить, создав огневой и численный перевес на конкретном участке фронта.

На один уровень ниже война – это в первую очередь логистика. Это десятки тысяч людей, которых надо доставить из пункта А в пункт Б, одеть, накормить и снабдить боеприпасами, и сделать все это вовремя, и чтобы ничего не потерялось по дороге. Да простят меня пехотинцы, но, пожалуй, это одна из самых сложных задач.

Для артиллериста война – это геометрия. Накрыть квадрат, скорректировать огонь, при необходимости – повторить.

А на нашем уровне это интеллектуальный поединок, противостояние разумов, придумывание схем, которые не сможет предугадать противник, разгадывание тех загадок, что он придумал для нас. Сила важна, но не менее важно искусство ее применения. В военной академии нас учили именно этому – искусству.

Когда не заставляли строем по плацу маршировать, конечно.

Мой противник выстроил хорошую защиту. Но недостаточно хорошую. Разрушение проще, чем созидание. Когда ты творишь, ты должен учитывать все мелочи и нюансы, когда ты разрушаешь, тебе достаточно найти всего одну ошибку в конструкции, и порой этого может хватить, чтобы развалить целую крепость.

При условии, что тебе хватит времени, разумеется.

Но принимать решения в условиях цейтнота нас тоже в военной академии учили.

Я нашел лазейку и успел воспользоваться ей в тот самый момент, когда «мастодонт» выпустил по нашему расположению сразу три снаряда, и вероятно, наше противостояние свелось бы к боевой ничье или, если угодно, взаимному уничтожению, если бы не Петр.

Каким-то образом он сумел среагировать и умудрился изменить траекторию двух снарядов, которые летели прямо на нас. Он отправил их в сторону, и они взорвались метров на сто левее нашей позиции.

Третий он перехватить не успел, и тот взорвался прямо перед бруствером. Я оказался дальше всех он взрыва, и меня только качнуло взрывной волной и осыпало дождем из комков земли. Петр рухнул на землю, его то ли задело осколком, а то ли он попросту обессилел после такого выброса силы. Андрюша рухнул на четвереньки, но, судя по тому, что я успел заметить боковым зрением, отделался только легким испугом. И, может быть, легкой контузией.

Ближе всех к месту прилета стоял штабс-капитан Абашидзе, и я видел, как его тело отбросило в сторону.

Но все это я заметил мимоходом, а осознал уже и вовсе потом, так как всецело был поглощен своим поединком с защитой танка. Сразу же после выстрела я сумел обнаружить главный силовой кабель и устроил в нем замыкание. Я потом добрался до аккумуляторов, выкачал из них всю энергию и высвободил ее там же, на месте.

Полагаю, после шквала молний, устроенного мной в ограниченном и замкнутом пространстве «мастодонта», выжить из членов экипажа не удалось никому. Разве что мой «коллега» успел закрыться в последний момент.