Ферн Браун вспоминала, что Рэнд не проявляла особого интереса к семейным трапезам или к еде как таковой – хотя сама Рэнд позднее говорила, что была постоянно голодна, когда приехала в Америку, где у нее впервые за много лет появилась возможность есть столько, сколько хочется. Она очень мало разговаривала со взрослыми членами семьи и, что особенно удивляло, очень редко упоминала свою собственную семью или политическую обстановку в Ленинграде. Она практически не говорила на эти темы, если ее не спрашивали. Но даже если спрашивали – Айн отвечала односложными предложениями, так, словно эта тема ее совсем не интересовала.

Конечно, это не означало, что ее нисколько не заботит благополучие родителей и сестер. В течение следующих десяти лет она часто писала им, посылая своей сестре Наташе ноты американской музыки, Норе – одежду и кинематографические сувениры, а матери – американские пролетарские романы для перевода их на русский язык, включая «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. Она предприняла по меньшей мере одну попытку вывезти свою семью в Америку. Но «все, о чем она говорила – это то, что она собиралась сделать и кем собиралась стать», – отмечала Минна Голдберг. Другими словами – только о своем будущем. С самого начала ее психологический настрой по отношению к собственному прошлому был таков: не смотри назад. Позднее она сказала, что ни ее национальное происхождение, ни страна, в которой она родилась, не имеют для нее никакого определяющего значения, поскольку все это было случайным, а не сознательно выбранным ее свободной волей. Она была «существом с самостоятельно созданной душой» и гордилась этим.

Что касается Чикаго, то этот город не был похож на Нью-Йорк или Голливуд, и она рассматривала его как временное пристанище («Я не чувствовала, что нахожусь в американском городе», – сухо заметила она впоследствии). Она не знала, что к северу и западу от города располагались скопления знаменитых «домов прерий», спроектированных архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом[2], который впоследствии послужил прототипом для Говарда Рорка в ее романе «Источник». Не знала Рэнд и того, что чикагский даунтаун усеян зданиями авторства Луиса Салливана, отца небоскребов, который также вдохновил ее на создание одного из героев – учителя Рорка Генри Кэмерона.

Трескотня пишущей машинки Айн сводила с ума ее чикагских родственников. Она писала каждую ночь, иногда – до самого утра. В Америке ничто не стояло у нее на пути. При всякой возможности она отправлялась в принадлежащий семейству Липски кинотеатр, где по нескольку раз смотрела одни и те же фильмы, запоминая мельчайшие детали актерской и режиссерской работы, сценария и сюжета. За шесть месяцев, проведенных в Чикаго, она посмотрела сто тридцать пять фильмов. Ее английский все еще хромал, и чтение субтитров к кинолентам здорово помогало ей в обучении.

В архивах миграционной службы было записано, что после того, как истечет срок действия ее американской визы, русская гражданка Розенбаум обязана вернуться на родину. Но такого намерения у нее не было. Чтобы поскорее получить визу в Риге, она сказала сотруднику американского консульства, что помолвлена с русским мужчиной, которого очень любит, и к которому обязательно вернется. Правда же состояла в том, что как только родственники матери согласились помочь ей с переездом, она решила, что останется в Америке. Она понимала, что новое драконовское законодательство США, принятое в 1924 году и направленное на противодействие хаотичным волнам иммигрантов из Восточной Европы. В случае, если ей не удастся продлить визу, Рэнд намеревалась пересечь границу с Канадой или Мексикой и дождаться, покуда у нее вновь появится возможность вновь въехать в США по квоте. Это могло занять много лет. Стоуны и Голдберги помогли ей с продлением визы, но – всего на шесть месяцев.