На эти деньги ты покупал на рынке сало, картошку и лук – наша любимая еда в ту зиму. Это было удивительно вкусно, особенно если в сале попадались мясные прожилки. Из муки и маргарина, добытых по талонам нашими мамами, я научилась печь слоеные пироги – то с капустой, то с картошкой. И еще мы варили макароны и делали к ним примитивный соус – жаренный на растительном масле репчатый лук. Лука было много, и получалось совсем неплохо.

К зиме в кооперативных ларьках появились какие-то фрукты. Я жить не могла без фруктов, и ты тратил кучу денег на огромные яблоки “Голден”. Они продавались не везде, и ты рыскал по ларькам в поисках “желтых с точечками”. Красные яблоки сорта “Джонатан” найти было легче, но разве можно сравнить! Ты победно приносил желтые яблоки домой и умилялся моей радости.

Эту голодную зиму все вспоминают как жуткую, а мы никакого голода не заметили. Были счастливы, никогда не ссорились, много смеялись.

Каждый день мы жадно исследовали души друг друга, а каждую ночь не менее жадно исследовали тела.

В начале весны я торжественно принесла домой драгоценный кусок сыра. Отстояла за ним длинную очередь в одном из первых в городе кооперативных магазинов на улице Пестеля. Сыра мы не видели больше года. Он стоил 150 рублей килограмм. То ли российский, то ли пошехонский. Я купила, наверное, грамм 250, потратив едва ли не треть моей стипендии. На сыр мы пригласили твоих родителей – это и в самом деле было нечто необыкновенное. Твоя мама подносила кусочек к носу, вдыхала и говорила:

– Есть жалко, но хоть понюхать.

В мае или июне на Невском продавали бананы – по 50 рублей за штуку. Люди стояли рядом, растерянные. Вроде бы такая экзотическая редкость – бананы, надо брать. Но за такие деньги! Я отчаянно купила один банан – для тебя. Это было моим способом объясниться тебе в любви. И ты это понял. Ты увидел меня в дверях с бананом и даже растерялся:

– Иванчик, неужели ты это для меня купил? Включил музыку и самозабвенно плясал с бананом в руке по всей квартире. А потом почти весь скормил мне маленькими кусочками.

В ларьках на Московском вокзале иногда появлялось черносмородиновое мороженое в бумажных стаканчиках. Ты знал, как я его любила, и бегал туда по два раза в день, чтобы проверить – не завезли ли?

Не так давно я рассказала Линде Велс, главному редактору американского журнала Allure, как ты купил мне духи Climat. Она была так растрогана этой историей, что описала ее в письме редактора. Ты там фигурируешь как Karina’s husband.

Духи всегда были моей манией, магической формулой мечты, надеждой на чудо, заключенной в маленький пузырек. А Сlimat, которые когда-то мой отец подарил моей маме, казались самым прекрасным запахом на свете. Тебе нравился не столько запах (к запахам ты был равнодушен), сколько дизайн коробки и флакона: “Посмотри, это же чистейшее ар-деко!”

На углу Невского и Караванной открылся тогда магазин Lancôme – невероятное по тем временам событие. В витринах – лицо музы Линча Изабеллы Росселлини с красной помадой на губах, внутри – невиданные заморские сокровища. Чтобы туда войти, нужно было стоять в сорокинской многочасовой очереди, писать на руке номер, приходить на перекличку. Говорили, что здесь продаются духи Climat – за бешеные деньги, конечно, но кто считает, когда речь идет о мечте!

Я не то чтобы их просила – я о них мечтала. Вслух. Тебе этого было достаточно. Не знаю, отстоял ли ты лютой январской ночью очередь на углу Невского, договорился ли с кем-то, чтобы тебя пропустили быстрее, или просто заплатил спекулянту втридорога. Ты не посвящал меня в детали. Просто принес заветный голубой флакон, заставив пережить острое мгновение счастья. И сам был счастлив – кажется, даже больше меня.