– Злодеи! – в последний раз проблеял Степан Иванович.

– Все, – выдохнул Максим, убедившись, что отчим надежно привязан. – Теперь осталось одеться и заложить карету. Ну, папенька, прощайте! Счастливо оставаться. И смотрите, – он покачал перед носом Остолопова шпагой. – Не вздумайте бросаться в полицию, когда вас развяжут. Я еду в свой полк. Командир меня может защитить. А вот я вам тогда не спущу, – чмокнув отчима в лоб, он ушел.

Вскоре удобная дорожная карета, запряженная четверкой лошадей, отъехала от особняка и покатила по набережной Фонтанки.

– Ну-с, и куда мы теперь? – растерянно поинтересовалась Мари. – Мне придется бросить театр: когда хочешь, Остолопов упрячет меня в тюрьму!

Максим ободряюще потрепал ее по макушке.

– Забудь о театре, моя радость. Все равно, большого таланта у тебя нет, а получать роли через любовников можно не всегда. Лучше поезжай со мною в Москву и займись каким-нибудь выгодным дельцем. Скажем… – он задумался, – открой модную лавку! Вкус к нарядам у тебя имеется, а денег на обустройство я дам.

– В любом случае, выбирать мне теперь не приходится, – со смехом отозвалась Мари. И устроившись на обитом бархатом сиденье, прислонилась к плечу Максима и задремала.

2. Глава 1

Смоленская губерния, февраль 1817 года

Свернувшись калачиком в кресле, Ольга Чижевская хмуро смотрела в окно. Сразу за домом начиналась просторная лужайка, обсаженная с двух сторон липовыми аллеями. За лужайкой виднелся замерзший пруд с покосившимся от времени розовым деревянным павильоном, а дальше тянулся парк – привычная, опостылевшая картина.

Правда, летом парк выглядел чудесно. А также ранней осенью, поздней весной и в морозную зимнюю погоду. Но сейчас, как назло, стояла оттепель. Солнце уже неделю не показывалось из-за серых туч. Несносный ветер согнал с деревьев весь снег, обнажив темные стволы. Словом, день выдался унылым и мрачным.

– Вот и моя жизнь такая, – грустно промолвила Ольга. – Безнадежно-тоскливый зимний день…

– Что ты говоришь, милочка? – встрепенулась ее тетушка Анна Егоровна, задремавшая над рукодельем. – Тоскливый день? И, правда твоя, эта проклятая оттепель надоела! Все раскисло, боишься со двора выехать, чтобы где-нибудь не увязнуть. Сидим восьмой день взаперти: ни в картишки с соседями перекинуться, ни посплетничать.

– Кушать подано, – объявил заглянувший в гостиную дворецкий.

– Наконец-то! – обрадовалась Анна Егоровна. – А то я боялась, что наш гусь до вечера не стушится. Идем, Оленька, пока обед не простыл.

– Да какая мне разница, – проворчала Ольга, неохотно поднимаясь с кресла. – И вообще, больно нужен мне ваш противный гусь!

– Отчего же противный? – возразила Анна Егоровна. – Вовсе не противный, а вкусный. Между прочим, его прислал твой давний ухажер, Терентий Наумыч Бобров!

Пропустив мимо ушей последнюю реплику, Ольга пошла в столовую. Там уже находился ее дядюшка Тихон Васильевич Киселев. Первая половина трапезы прошла в тишине, нарушаемой лишь звяканьем вилок о тарелки да похвалами Анны Егоровны в адрес замечательного гуся. И лишь за десертом тетушка решилась возобновить прерванный разговор.

– Нет, что ни говори, а приятный человек наш Терентий Наумыч, – она выразительно глянула на племянницу. – Не жадный, но хозяйственный, домовитый. За таким, милочка моя, не пропадешь. И имение хорошее – четыреста душ.

Ольга раздраженно вздохнула.

– Вы опять начинаете, тетушка? Да сколько же можно повторять! Не пойду я за вашего Терентия. Не пой-ду!

– А за Антона Кирилыча Мухина?

– И за Мухина не пойду.