– Вы неправы, – негромко прервал ее монолог Грязнов. – Не надо унижать себя. Возможно, в какой-то момент вы оба почувствовали, что просто надоели друг другу, и ваши отношения потеряли новизну. А отсюда и его выходки. Недаром же говорят: седина в голову – бес в ребро. Не нами придумано. Но вы ведь все время продолжали ждать его?

– Поначалу да. А потом и сама остыла. И ненависть за измену прошла. Осталась… как бы сказать поточнее? Неприязнь, пожалуй, да. Я подумала, что надо жить, потому что есть дети, которым я еще, кажется, нужна. И он им нужен. А если я ужесточу свои позиции в отношении его самого и новой его семьи, мои дети могут его окончательно потерять.

– Но ведь вы же, насколько мне известно, – опять извините, я пользуюсь, вероятно, не самыми надежными источниками, – вы же не согласились дать ему развод? Значит, на что-то надеялись?

– Бог с вами, Вячеслав Иванович! Кто вам сказал такую чушь?! Да я первая и предложила ему развод, как только узнала, что эта его… мадам, ну бывшая студентка его, бросив каких-то там своих обожателей, пустилась с ним во все тяжкие и у них будет ребенок. Это он сам отказался, мотивируя свой отказ тем, что хотел бы еще пожить так, в свободном браке, и проверить свои и ее чувства. Странно, потому что буквально во всех делах он казался мне мужчиной решительным и не терпевшим проволочек. А тут – такое… Ну я и промолчала.

– Странная постановка вопроса, правда? – спросил Грязнов.

– Знаете, Вячеслав Иванович, – немедленно возразила она, – я потом подумала и пришла к выводу, что, возможно, он по-своему прав. Скорее всего, он хотел проверить не свои чувства к ней, а ее – к себе. Насколько ее хватит ждать и терпеть, вот, видимо, в чем дело… Вам это может показаться странным, но я даже зауважала его за такую постановку вопроса. И поняла наконец, что это у него действительно очень серьезно. Не мальчишеская сумбурная страсть и не старческая похоть. Он, в общем-то, был всегда цельный мужик, если это вам что-то скажет о нем.

– Наверное, более умной и точной характеристики еще ни одна жена на свете не давала своему мужу…

– Вы таким тоном это произнесли… А сами, простите, женаты?

– Был. Очень давно. Детей нет. Сперва воспитывал племянника, сына сестры, а потом он перерос дядьку и стал всерьез воспитывать меня. Так и живем, я – там, а он – там. – Грязнов кивнул головой в разные стороны. – Но это не мешает мне ворчать на него, а ему покорно сносить мое ворчание.

– Но вы, надеюсь, не перестали из-за этого уважать женщин? – В ее вопросе почудилась Вячеславу Ивановичу определенная лукавость.

– Я?! – сказал он таким голосом, будто его глубоко оскорбили. – Да при виде красивой женщины!.. – со страстью воскликнул он, оборвав себя, что называется, на полуфразе и с укоризной покачал головой. – Да как вам такое могло прийти в голову!

– Это я уже заметила, – весело парировала она, но тут же снова стала серьезной. – Боюсь, что ждать вам придется долго, а на ваше согласие, Вячеслав Иванович, я как-то не могу рассчитывать, мне неудобно просить вас скрасить мое одиночество. Но, может быть, я могу предложить вам выпить хотя бы чашку чая? Или кофе, что вам больше нравится? Или рюмочку? А потом вы мне расскажете, что же на самом деле там произошло. Я ведь только слухами питаюсь, да и то лишь теми, которые приносят дети.

– С удовольствием, Татьяна Григорьевна.

– Мне не хотелось бы тащить все сюда, вы не обидитесь, если я приглашу вас на кухню? Там мне уютнее. Кстати, вы можете снять свой блестящий мундир, и вообще чувствуйте себя, как дома… Ой, простите мою случайную оговорку! – смутилась она.