Ответа нет, поэтому направляюсь к выходу из ЛЛА. Не сидеть же на подоконнике в ожидании ответной реакции? В конце концов, общежитие недалеко — вернусь.

Сегодня в здании академии многолюднее, чем до этого. Видимо, подтянулись второй и третий курсы, бывающие в ЛЛА в эти дни лишь набегами.

Пробираюсь через толпу в холле. Не люблю столпотворения: нет никакой возможности контролировать, кто к тебе приближается. Не отношу себя к параноикам, но предпочитаю контролировать личное пространство — мало ли что.

Уже почти достигаю выхода, когда на комм падает сообщение: «Давай сейчас. Ты где?» — тоже по-деловому и без скобочек. Не похожи мы на влюбленную парочку, как ни старайся.

«В холле. Подняться?»

«Не надо. Сейчас спущусь».

Проходит секунды две, а затем приходит еще одно сообщение. Без текста, только скобка, обозначающая улыбку. Усмехаюсь: тоже вспомнила.

Останавливаю себя от идиотского поступка послать пару скобочек в ответ. Но забавно.

Осматриваюсь и понимаю, что в этой толпе людей, одетых в одинаковую синюю форму, Морган придется искать меня долго и усердно. Поэтому решаю добраться до самой двери и ждать ее там. Если не догадается, созвониться всегда успеем.

И тут замечаю щупленькую невысокую фигурку. Мальчик, лет десяти-двенадцати. Он зачем-то пробирается в этой толкотне в обратную моему маршруту сторону: от двери. Какие-то парни гогочут; один из них запрокидывает голову и, не в силах устоять на ногах от смеха, не глядя делает шаг назад — и сбивает мальчишку с ног. А тот, такой мелкий и к тому же худющий, падает на пол, пытается встать, но тут же получает сумкой по голове от бегущей куда-то девушки. Что любопытно, ни хохотун, ни владелица сумки даже не посмотрели, что именно они сшибли, и не оказалось ли это «что-то» кем-то.

Резко меняю курс, перехватываю и отвожу чей-то локоть, летящий мне в солнечное сплетение, и наконец добираюсь до все еще барахтающегося на полу пацана. Поднимаю его на ноги за воротник. Удивительное место ЛЛА: все дорого-богато, аудитории огромнейшие, о тренировочном зале с катерами и говорить нечего, а холл — будто его переделали из кладовки.

— Нашел где прилечь, — бормочу и увлекаю мальчишку за собой, держа ладонь на его плече и внимательно контролируя локти и сумки окружающих.

Так как бедолага шел от двери, значит, ему нужно вовнутрь, а не наружу. Поэтому довожу его до выхода из холла в широкий и почти пустой коридор, где вполне можно остановиться и не быть затоптанным.

— Живой? — спрашиваю.

— Ага, — автоматически кивает мальчонка. Потом вдруг спохватывается, что незнакомым взрослым так отвечать невежливо. — То есть спасибо. Вы мне очень помогли.

Причем произносит это таким тоном, что я бы не удивился, если бы он сейчас встал на одно колено и сообщил, что обязан мне, благородному сэру, жизнью, и теперь весь его род у меня в долгу.

Что он вообще здесь делает? Сын кого-то из преподавательского состава? Голову бы оторвать его родителям — можно подумать, не знают, какой дурдом тут творится. Или не пускайте сюда ребенка или объясните ему элементарную технику безопасности с предметами, летящими в голову.

Смотрю на часы: с момента нашей переписки прошло пять минут. Тут несколько лифтов, и, если Морган спустится на том, который ведет прямо в холл, мы можем разминуться. Стоило бы поторопиться…

— Ты что здесь делаешь? — тем не менее спрашиваю мальца. Неспокойно мне за него. Если бы меня в его возрасте кто-то сшиб с ног, то получил бы в ответ. Пацаном я был бойким, что, кстати говоря, никогда не вписывалось в картину мира моих родителей.