— Удачи? Мне? — переспрашиваю жалобно, когда Гая уже и след простыл.

Великовозрастный оболтус, оставшийся со мной в помещении один на один, бессовестно ржет, прямо закатывается. Беззвучно, и на том спасибо.

Подхожу к нему, упираю руки в бока и воинственно спрашиваю:

— И как это понимать?

— Что именно? — Лаки пытается отвечать серьезно, но его снова разбирает смех. Возвожу глаза к потолку, скрещиваю руки на груди и молча стою, барабаня пальцами по своему рукаву. Не дождется, чтобы я повторила вопрос или дала уточнение: и сам все прекрасно понял. — Ладно-ладно, — наконец прекращает смеяться. — Ясно: ты думаешь, что я притащил Джейса к нам с каким-то хитроумным умыслом, касающимся тебя. Но я официально заявляю: у тебя мания величия. У Джейса сломался коммуникатор, и он обратился ко мне за помощью. Кто-то там в ЛЛА ему посоветовал. Я решил, что может понадобиться серьезная диагностика, и поэтому пригласил его к нам. Никто даже не думал, что ты успеешь вернуться. Я попросил Билли Боба подождать часик Джейса и докинуть его до общежития. Мы и правда уложились в час, но потом пришел Гай и стал просить заказать пиццу. Джейс и тогда пытался улизнуть, но мы вдвоем уговорили его остаться. Билли Боб почитал книгу, а получит зарплату за отработанные часы. Все счастливы.

Мои плечи устало опускаются. Да уж, придумала заговор там, где его нет.

Плюхаюсь на стул, недавно покинутый Гаем, протягиваю руку, беру из коробки заботливо оставленный мне кусок и принимаюсь жевать, абсолютно не чувствуя вкуса.

Даже в школе я не вела себя так глупо рядом с понравившимся мальчиком. Может, все дело в том, что до Александра мне никто никогда и не нравился? Наверстываю упущенное? Впала в детство на старости лет? Кажется, так это называется.

— Мам, все правда нормально, — произносит Лаки уже гораздо мягче и серьезнее — успокаивающе. — Никто тебя не осуждает. — Морщится. — Кроме тебя самой, конечно же.

Кто-то слишком хорошо меня знает.

Я осуждаю, да.

— Я испорчу ему жизнь, — говорю, вернув недоеденный треугольник обратно в коробку, упираю локти в столешницу и опускаю лоб на ладони.

Лаки выразительно хмыкает.

— С чего бы?

У меня нет вразумительных аргументов, кроме тех, которые я уже, кажется, озвучивала тысячу раз: Джейсон младше меня, он мой студент, а я его преподаватель, ему нужно доучиться и покинуть Лондор, учеба сложная и отнимает все силы, я — отвлекающий фактор, я — как чума, сею разрушение и страдания вокруг себя.

Слышу щелчок кнопки. Поднимаю голову.

Лаки тоже еще не успел переодеться, и на нем студенческая синяя форма. Он расстегивает манжету и задирает рукав на правой руке до самого локтя.

— Читай, — говорит строго.

Можно подумать, я не знаю, что там написано. Еще в тринадцать лет Лаки умудрился сбежать из-под носа охраны и без разрешения сделать себе татуировку. «Carpe diem» — «Лови момент» — его жизненный девиз и тогда, и сейчас. Но не мой, никогда не мой.

— Читай, — повторяет настойчиво.

Корчу недовольную гримасу, но выполняю требование.

— Лови момент, — бормочу.

— Вот именно. — Лаки опускает рукав обратно. — Повторяй себе эту фразу, пока не запомнишь. Иначе мне придется заставить тебя сделать себе такую же.

Невесело усмехаюсь.

— На лбу?

— Если понадобится, — отвечает сын до ужаса серьезно. — Жизнь одна. Тебе ли не знать?

Я знаю. Чертовски короткая жизнь, способная оборваться в любой момент.

Лаки встает, обходит стол и подходит ко мне. С опаской поднимаю на него глаза — сейчас опять ляпнет что-то жутко мудрое, и я почувствую себя еще большей дурой.