– Ну мне необходимо время, чтобы подумать, поставить вопрос перед правлением, обратиться к лучшим…
– Времени нет.
– Ты не даешь мне возможности сосредоточиться, составить собственное мнение о…
– Твое мнение меня не интересует. Я не намерена спорить с тобой, твоим правлением или профессорами. Ты должен сделать выбор, и ты сделаешь его прямо сейчас. Просто скажешь «да» или «нет».
– Это совершенно нелепый, полный произвола и высокомерия способ ведения дел…
– Да или нет?
– Вечно с тобой одна и та же история. Тебе все хочется разделить на белое и черное. Но мир устроен совсем не так. В нем нет ничего абсолютного.
– Кроме металлических рельсов. Или мы покупаем их, или нет.
Она ждала. Таггерт безмолвствовал.
– Ну? – спросила она.
– Ты берешь ответственность на себя?
– Беру.
– Тогда действуй, – проговорил он и поспешно добавил: – только на собственный страх и риск. Я не стану отменять твое соглашение с Риарденом, но и не стану защищать его на заседании правления.
– Дело твое.
Дагни поднялась, чтобы уйти. Таггерт склонился над столом, явно не решаясь закончить встречу столь резко.
– Ты, конечно, понимаешь, что для проведения решения потребуется более продолжительная процедура, – сказал он, чуть ли не с надеждой в голосе. – Одним разговором со мной ты не отделаешься.
– O конечно, – проговорила она. – Я пришлю тебе подробный отчет, который подготовит Эдди и который ты читать не будешь. Эдди поможет тебе провести его по инстанциям. Сегодня вечером я отправляюсь в Филадельфию на встречу с Риарденом. Нам с ним придется как следует потрудиться, – и добавила: – Все просто, Джим.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда он заговорил снова, и слова его казались совершенно не относящимися к делу:
– Тебе все сходит с рук, потому что тебе везет. Другим это не удается.
– Что не удается?
– Другие люди устроены, как полагается людям. У них есть чувства. Они не могут посвятить всю свою жизнь металлам и двигателям. Тебе повезло – чувств у тебя нет никаких. И никогда не было.
Она поглядела на него, и удивление в ее серых глазах сменилось спокойствием, а потом странным выражением, скорее напоминавшим усталость, если не считать того, что читалось в нем нечто большее, чем просто принятие истины настоящего момента.
– Да, Джим, – ответила она негромко, – действительно, чувств у меня нет и никогда не было.
Эдди Уиллерс проводил Дагни в ее кабинет. Она вернулась, и он ощутил, что мир сделался ясным, простым и вполне приемлемым и что можно забыть о смятении и неопределенности. Лишь он один находил вполне естественным то, что Дагни – женщина – занимает пост исполнительного вице-президента огромной железнодорожной компании. Еще когда ему было десять лет, она заявила, что когда-нибудь будет управлять дорогой. И теперь свершившийся факт удивлял его ничуть не больше обещания, данного некогда на лесной поляне.
Когда они оказались в ее кабинете, когда она села за стол и бросила взгляд на приготовленные им бумаги, Эдди почувствовал себя как в собственной машине: двигатель уже заработал, колеса готовы рвануться вперед.
Он уже собрался уйти, когда вспомнил, что не доложил об одном деле.
– Оуэн Келлог из Вокзального отдела просил принять его.
Она удивленно вскинула глаза.
– Забавно. А я как раз собиралась вызвать его. Пусть войдет. Он мне нужен…
– Эдди, – добавила она вдруг, – прежде чем я займусь делами, попроси, чтобы меня связали по телефону с Эйерсом из «Эйерс Мьюзик Паблишинг Компани».
– Музыкальным издательством? – с недоумением повторил он.
– Да. У меня есть к нему один вопрос.